Так пел бродячий менестрель-араб в таверне небольшой деревушки, стоявшей на древней, а теперь мало используемой дороге между Антиохией и Алеппо. Деревня состояла из горстки глинобитных хижин, сгрудившихся у подножия холма, на вершине которого находился замок. Население здесь было смешанным — сирийцы, арабы, люди с примесью франкской крови.
В тот вечер в таверне собрались люди самые разные — местные крестьяне; пара арабов-пастухов; французские наемные солдаты из замка на холме, в потрепанной кожаной одежде и ржавых доспехах; паломник, отклонившийся в сторону от своего пути на юг, к святым местам; оборванный менестрель.
Обращали на себя внимание два человека, Они сидели напротив друг друга за резным столом грубой работы, ели мясо и пили вино, и явно были незнакомы, так как не обменялись ни словом, хотя украдкой поглядывали друг на друга. Оба были высоки и широкоплечи, но на этом сходство между ними заканчивалось. Один был чисто выбрит, на его хищном ястребином лице холодно мерцали проницательные синие глаза. Его вороненый шлем лежал на скамье рядом с ним, вместе с прямоугольным щитом, а кольчужный подшлемник был сдвинут назад, обнажая густые ярко-рыжие волосы. Его доспехи были отделаны золотом и серебром, а на рукоятке меча сверкали драгоценные камни..
Человек, сидевший напротив, в пыльной серой кольчуге с видавшим виды ничем не украшенным мечом, по сравнению с первым выглядел бесцветно. К его коротко остриженным каштановым волосам хорошо шла небольшая бородка, скрывавшая сильную нижнюю челюсть.
Менестрель закончил песню под звон бросаемых ему монет и оглядел слушателей — наполовину дерзко, наполовину настороженно.
— Вот так, господа мои, — провозгласил он, одним глазом посматривая на добычу, а другим на дверь, — Зенги, князь Васита, поднялся со своими мамелюками на лодках вверх по Тигру, чтобы помочь султану Мухаммеду, стоявшему лагерем под стенами Багдада. И когда калиф увидел знамена Зенги, он сказал: «Вот теперь поднялся против меня молодой лев, который победил для меня иби-Садаку; откройте ворота, друзья, и отдайтесь на его милость, так как здесь нет никого, кто мог бы противостоять ему». И это сделали, и султан отдал Зенги всю землю эль-Джезиры.
Золото и власть он тратил без счета. Он добился, чтобы Мосул, его столица, который он нашел в руинах, расцвел, как роза в оазисе. Цари дрожали перед ним, но бедняки радовались, так как он оградил их от меча. Те, кто служит ему, смотрят на него как на Бога. Говорят о нем, что он дал рабу на сохранение отруби и в течение года не спрашивал о них. А когда спросил, раб отдал ему отруби прямо в руки, завернутые в салфетку. И за такое усердие Зенги доверил ему управлять замком. Потому что, хотя атабегу служить и нелегко, он справедлив к истинно преданным.
Рыцарь в сияющих доспехах бросил менестрелю монету.
— Ты хорошо пел, язычник! — воскликнул он резким голосом, странно произнося норманнско-французские слова. — А знаешь ли ты песню о разграблении Эдессы?
— Да, господин мой, — ухмыльнулся менестрель, — и с позволения вашей милости попробую спеть ее.
— Прежде твоя голова покатится по полу, — внезапно с угрозой произнес другой рыцарь. — Достаточно, что ты восхваляешь собаку Зенги прямо нам в лицо. Никто в моем присутствии — и под христианской крышей — не будет петь о бойне в Эдессе.
Менестрель побледнел и попятился назад, потому что холодные серые глаза франка смотрели с явной угрозой. Рыцарь в разукрашенных доспехах взглянул на говорившего — с любопытством, но без возмущения.
— Ты, друг, говоришь как человек, кому тяжело слышать об этом, — сказал он.
Тот мрачно взглянул на говорившего, но ответил лишь легким пожатием могучих плеч и вернулся к еде.
— Погоди, — упорствовал второй, — я не хотел задеть тебя. Я недавно появился в этих краях; я сэр Роджер д'Ибелин, вассал короля Иерусалимского. Я воевал с Зенги на юге, когда Болдуин и Анар Дамаскский составили союз против него, и лишь хотел узнать подробности о взятии Эдессы. Бог свидетель, лишь немногим христианам удалось спастись, чтобы рассказать о нем.
— Прошу простить мою кажущуюся неучтивость, — ответил другой. — Я — Майлз дю Курсей и состою на службе у принца Антиохии. Я был в Эдессе, когда она пала.
Зенги пришел из Мосула и опустошил Диар Бекр, отвоевав у сельджуков город за городом. Граф Жослен де Куртеней умер, и власть оказалась в руках этого бездельника Жослена II. Поздней осенью Зенги осадил Амид, и граф встрепенулся — но лишь для того, чтобы со всеми своими домочадцами отправиться в Тюрбессель.
Нас оставили в Эдессе, поручив город попечению жирных армянских купцов, которые держались за свои мешки с деньгами и, дрожа в страхе перед Зенги, были неспособны преодолеть свою свинскую жадность настолько, чтобы оплачивать наемников, оставленных Жосленом для защиты города.