Знак предсказателя

Тоня вздохнула, потом потерла нос ладошкой.

– Так это…. Ира… отец ее сказал, что Стрешнев денег лишился. Всех. Изольда, как всегда, выпендриваться стала, а Ира ей и говорит: «Денег у вас больше нет, вы нищие. Мой отец твоего отца в тысячу раз богаче. А твоя мать, говорит, будет побираться у церкви вместе с Райкой-пьяницей». Я думала, она просто так говорит, дразнит. А Изольда, видно, отцу нажаловалась. Тот Иру подкараулил и давай на нее орать. Не смей распускать сплетни, и все такое. Так тряс, что синяки на руках оставил. Изольда велела участковому сказать, что это Гоша, чтоб у отца неприятностей не было. Мы ведь несовершеннолетние, и чужие отцы не имеют права себя так вести.

– Я видела на шее Изольды кулон. Следователи о нем спрашивали?

– Нет. Изольде кулон отец дал, он его все равно не носил. И правильно. Если честно, кулон этот бабий. Мать ей разрешила, она ей всегда все разрешает. А когда нас к следователю вызвали, Изольда нам велела об этом молчать, ну, что она его носила. А нас и не спрашивали. Он кто? – вдруг задала вопрос Тоня, понижая голос и кивнув на Бергмана.

– Мой друг.

– Тот ваш друг мне нравился больше.

– Вы закончили? – повернулся к нам Максимильян.

– Да, – ответила я, поднимаясь.

– Ты хорошо сделала, что все рассказала, – произнес он, обращаясь к Тоне. – Твоя подруга больше не придет. Тебе нечего бояться.

Девочка кивнула, словно соглашаясь, и быстро пошла по тропе, то и дело оглядываясь.

– Значит, кулон Стрешнев отдал дочери. Всего несколько дней назад ты видела его на шее девочки, значит, она не могла потерять его в доме Ситникова.

– Но если Стрешнев знал, что подвеска все еще у дочери…

– Кого он выгораживал? – усмехнулся Бергман. – Спросим об этом у вдовы.

– В такой день?

– Почему бы и нет?

– Хотя бы потому, что сейчас возле нее друзья и родственники, которые не позволят нам…

– Ты видела там хоть одну машину? Дамочка из тех, для кого жалость хуже любого оскорбления. Муж – убийца, который признался в своем преступлении и застрелился. Думаю, сейчас она заперлась в своем доме, не отвечает на звонки и к себе не пускает.

– И не заслуживает сочувствия?

– Моего – нет.

– Хорошо, идем, – кивнула я.

Мы подошли к дому со стороны лужайки, где я впервые увидела Клавдию. Дверь была заперта, но с замком Максимильян справился быстро. Жалюзи опущены, в доме темно и тихо. Я бы решила, что здесь никого нет, но вскоре почувствовала чье-то присутствие. Бергман шел впереди, и его шаги нарушали мертвую тишину дома. Двигался он уверенно, словно точно знал, где следует искать. Наверное, в самом деле знал. Он потянул створку двери, ведущей в гостиную, сделал еще несколько шагов и остановился. В первое мгновение в комнате я никого не увидела, но вскоре глаза привыкли к полумраку, и я различила фигуру Клавдии. Она стояла возле эркерного окна. Шторы неплотно примыкали друг к другу, и в эту узкую щель она и смотрела на мир за окном. В глубоком кресле, свернувшись калачиком, спала Изольда.

Мы уже некоторое время находились в комнате, но Клавдия на наше появление никак не отреагировала, хотя не слышать шаги не могла. Я кашлянула, надеясь привлечь ее внимание, Максимильян опустился в одно из кресел. Наконец она, точно с неохотой, повернулась.

– Что вы здесь делаете? – спросила с вызовом, голос звучал тихо, возможно, она не хотела разбудить дочь.

– Пришел выразить вам свои соболезнования. Впрочем, почти уверен: вы в них не нуждаетесь.

– Кто вы такой, чтобы мне соболезновать? – презрительно фыркнула она.

– Вам не стоит оставаться одним в такое время, – вмешалась я.

– Прекратите, – отрезала Клавдия. – Я не собираюсь рвать на себе волосы от горя. Мой муж никогда не был мне опорой. Но один мужской поступок все же совершил.

– Что вы считаете мужским поступком? – сказал Максимильян. – Убийство несчастного мальчишки? Или тот факт, что, пустив себе пулю в лоб, он спас от тюрьмы свою жену?

– Что вы мелете? – развернувшись к нему, спросила Клавдия.

– Подвеска, которую нашли, принадлежала вам.

– Ах, вот что. И вы сможете это доказать?

– Зачем? – пожал Бергман плечами. – Я пришел удовлетворить свое любопытство. За что вы убили Иру Краско?

Она молчала больше минуты, словно раздумывая, отвечать или нет, а потом сказала:

– Никто, слышите, никто не смеет называть мою дочь голодранкой. А эта маленькая дрянь… она распускала клеветнические слухи…

– Боюсь, мадам, вы прекрасно знаете: богатство, высокий социальный статус – все в прошлом. Надеетесь, что дела ваши волшебным образом поправятся или просто не желаете признать очевидное? Впрочем, давайте вернемся к Ире Краско. Вы убили ребенка, подругу своей дочери…

– Я заткнула рот негодяйке, которая посмела оскорбить мою дочь.

– А потом убили Игоря Светлова, потому что он заподозрил: его подружке помогли утонуть.

– Этот Гоша – потенциальный преступник, человеческий мусор. Без него мир стал чище, вот и все.