Знак с той стороны

Зрелище было отвратительное. Шибаев поморщился, он жалел уже, что затеял весь этот балаган. Вернулась головная боль, в затылке теперь не пульсировало, а било молотом. Оля смотрела печально, ему показалось, она его осуждает. Ничего не нужно, хватило бы смазать пару раз по гнусной роже. Унижение хуже боли и страшнее. А с другой стороны, как еще на него воздействовать? Сдать ментам? Начнутся свидетели, протоколы, допросы. В итоге погрозят пальцем – и пошел вон. Дело выеденного яйца не стоит. Не убил ведь. А он выставил бы себя дураком, пострадавшим от этого мозгляка. Вот и приходится своими силами применять воспитательные меры. Вот ты, Шибаев, руки марать не желаешь, не по рангу тебе с такой шелупонью, а шелупонь этим пользуется. Быть ментом – занятие грязное, в белых перчатках не получается. Так-то. Ничего, все путем. Когда-то были товарищеские суды, вот и возродим традицию. Хорошая была традиция. Отставить сопли, Шибаев!

– Жить хочешь, падаль? А он не хочет? – меж тем гремел Николай, распаляясь праведным гневом и тыча пальцем в Шибаева. Он был хорош – в нем пропадал великий актер.

– Ы-ы-ы… я больше не буду! Ребята… простите! Не буду! – Серый упал на колени.

– Обвиняемый просит о помиловании, – прокомментировал Эдик. – Обещает исправиться и начать новую жизнь. Как, господа присяжные?

– А он осознал всю тяжесть содеянного? – строго вопросил Николай. – Пусть пишет признание. Эдь, сними показания убийцы на мобильник. И только рыпнешься, изувер, сразу кино в ментовку пойдет, всосал? Испытательный срок у тебя, живи пока. А как только забыкуешь, хоть раз, горько пожалеешь! Понял?

…И так далее, и тому подобное. Остается добавить лишь, завершая скорбную сцену, что деньги заказчика мордобоя были изъяты на благоустройство двора… Цветочки там, дерево посадить, опять же лавочку новую под подъездом надо бы.

Что и требовалось доказать.

Глава 34 Лавина

Засипел мобильный телефон. Это была Яна.

– Ши-Бон, ты куда пропал? – прочитал Шибаев. – У тебя все нормально?

– Нормально, еду к тебе, – отстукал он ответ. – Сейчас буду. Целую.

Но Шибаев поторопился с обещаниями – до Яны он добрался только через два часа. На полпути свернул к дому Ады Романовны, убеждая себя, что глянет только одним глазком… Такой уж он уродился настырный… Точит что-то в «нутре» и точит, не дает покоя. И версия наклюнулась… Клевая, стучала в сердце. На всякий пожарный. И сразу к Яне.

Дом стоял хмурый и печальный; шестым или седьмым чувством угадывалось, что не живут там больше. Пустые окна, мертвые двери, и трава уже пробивается между плитками дорожки – ярко-зеленая, неуверенная, осенняя трава.

Шибаев торопливо прошел в глубь сада к сторожке, где еще недавно жил Петр Заброда, – Коля-буль вцепился в подозреваемого, и тот в данный момент пребывал совершенно в другом месте. Дом садовника тоже был печален и хмур. Порывистый ветер теребил какую-то выгоревшую тряпку на перилах крыльца.

Шибаев оглянулся. Пусто было вокруг. Пусто и сумеречно – день стоял мрачноватый; с небес сеял мелкий не то дождь, не то туман – оседал бисеринками на пожухлой траве.

Он достал из кармана перочинный нож. Через пару минут дверь подалась, и Шибаев вошел. В доме было темно и пахло сыростью; поколебавшись, он задернул в гостиной шторы и включил свет. Он знал, что ищет. То есть ему казалось, что знает.

В доме садовника имел место обыск, пол был усеян какими-то бумажками и квитанциями, тут же валялись книги. Книжная полка висела на одном гвозде. Дверцы шкафа были распахнуты, одежда лежала там жалкой кучкой.

Переступая через разбросанные вещи, Шибаев подошел к криво висящей книжной полке и внимательно осмотрел ее. Так же внимательно осмотрел шкаф, влез на стул, проверил сверху; опустился на колени и провел рукой по днищу. Перешел к столу, приподняв, осмотрел обратную его сторону. Оглянулся, задумался. Снял со стены картину. Пусто. Вынул фотографию жены и ребенка хозяина из серебряной рамочки. Ничего. Походил по комнате, выстукивая каблуком половицы. Сунул голову в камин, осмотрел закопченные стены, понимая, что затея зряшная – то, что он искал, боится огня.

Перешел на кухню. Обвел взглядом маленькое темное помещение с несвежими обоями, ожидая, что екнет внутри и откроется истина. Но внутри не екнуло, и истина не открылась. Он потянул дверцы буфета. Небогатая посуда, банки с крупой, заплесневелый хлеб.

Холодильник. Календарь на стене…

То, что он искал, нашлось в семейном альбоме, среди фотографий. Вот уж воистину, где спрятать лист? Лист среди листьев, сказал мудрец. И тело среди тел…

На фотографии, неясной, снятой в полутьме, тем не менее можно было распознать коридор второго этажа в доме Ады Романовны и человека, который шел по коридору. Шибаев узнал затейливый светильник и резные перила лестницы. Узнал он и человека – это был Андрей Богданов. Время: три часа утра; дата: та самая ночь, когда умерла Ада Романовна.

Что и требовалось доказать. Потому и сбежала скоропалительно, ни с кем не попрощавшись. С козырем в руках. Ох, Тинка, глупая твоя голова!