Знак Сокола

Бывший майор морской пехоты Северного Флота начал свой рассказ с того момента, как они все оказались в Прибайкалье шестнадцать с лишним лет назад. После этого он поведал Петру Ивановичу о мерцающем проходе между мирами. И только потом рассказал о той стране, которую они покинули, посланные изучить этот мир. Алексей довёл до казака то, что пожелал нужным или важным для понимания Бекетовым того положения, в котором оказался он и его товарищи в том далёком уже году. Бывший сын боярский слушал друга, словно зачарованный, уже не обращая внимания на происходящее вокруг. Бекетову сейчас всё казалось каким-то смазанным и недостойным его внимания. Он осознал, что прикоснулся к неведомому, приобщился к великой тайне. Только сейчас, по прошествии стольких лет, Пётр понял, что стал для этих людей по-настоящему своим, что они приняли его в свой круг, доверив самое важное. Взор его был затуманен — казак обмысливал услышанное. Бекетов пытался понять первопричину случившегося с этими людьми. Естественно, что единственным объяснением сего для бывшего енисейца стала воля Господня, ибо только Он мог ввергнуть в этот мир людей из мира иного. И никто более! Пётр тряхнул головой, будто прогоняя прочь наваждение.

— Кабы не знал я вас, вовек бы не поверил, — проговорил с расстановкой Бекетов. — Когда я встретил Рината на Ангаре, я так и подумал — пришлые людишки. Потому и обвинил я вас в злодействах ватажки Хрипунова. И вот оно как вышло…

— Пётр Иванович, но ты должен понять, что я рассказал это сейчас только потому, что Сокол давно добивался для тебя места в Совете, — глянул на раскрасневшегося казака майор.

— Не дитё, разумею! — нахмурился Бекетов. — Что же с державой вашей стало? Не понял я сего.

— Да мы и сами не понимали, а когда уразумели — уж и поздно стало. Словно дурной сон это был, морок. Всю прежнюю жизнь мне говорили, что есть хорошие и есть плохие. А потом, дружески похлопывая по плечу, стали нашёптывать обратное. Что враги наши — есть друзья, что они хотят нам только добра. А чтобы они нас полюбили, нам надо следовать их правилам. И тогда новая жизнь станет свободной и сладкой.

— Это как? — изумился Пётр Иванович. — Поведай, будь ласков!

Долго Сазонов рассказывал товарищу о делах давно минувших лет, как будто душу изливал, хотел выговориться. Поведал про великую державу, созданную беспримерным трудом миллионов людей, щедро омытую потом, слезами и кровью, которая была приговорена к смерти и расчленению лживыми словами, пустыми обещаниями и хулой на прошлое.

— Это сколько же люда в сыру землю они положили, чтобы власть к себе взять? — негромко проговорил казак, недвижным взглядом смотря сквозь весело переговаривавшихся амурцев, которые всё ещё обсуждали перипетии недавнего боя.

— А почти что и нисколько, друг мой, — отвечал Сазонов. — Люд потом сам стал в землю ложиться, будто война шла.

— А нешто не было?! — повернулся всем телом Бекетов. — Народ же поднялся, чтобы ворогов окоротить!

— Не поднялся, — глухо сказал Алексей, покачав головой.

— Как не поднялся? — опешил казак. — Нешто жизнь неправедная люба стала? Ежели бы на Руси ляшские ли папёжские сторонники стали бы новые порядки устанавливать, законы свои проводить, люд грабить, да измываться над ним — вмиг бы на копья подняли воров!

— А многие и слова сказать не смогли. Мне тогда пятнадцать лет было, сопляк малолетний. Это только потом понимание случившегося пришло, а время — ушло.

— Да, измельчал народ русский, — покачал головой Бекетов. — Что же с ним приключилось, что он таким бессловесным стал?

— Может в этом всё и дело? — покачиваясь в седле, отвечал Алексей Кузьмич. — Для того и свели — вас, собиравших Русь, и нас, её промотавших и променявших на ложь? И, стало быть, наша задача состоит в том, чтобы этого не допустить в будущем!

— Но ежели Господу было угодно, чтобы Русь ослабла и снова на уделы… — начал было Бекетов.

Да что ты говоришь-то, Пётр Иванович?! — оборвал его Алексей. — Сам же минуту назад говорил о том, что именно Господь нас поставил на эту землю для дел великих! — воскликнул майор. — А ослабла держава не по воле Господа, а из-за глупости людской и корысти.

— Вы теперь желаете глупость и корыстолюбие людское известь? — горько усмехнулся казак. — Несбыточно се!

— Несбыточно, — согласился Сазонов. — Но необходимо в нашей державе создать такие условия, чтобы порочный человек не мог во власть и носа своего казать. Над этим Сокол с помощниками работают. Наши дети будут решать этот вопрос. Но и глупость глупости рознь, — продолжил Алексей. — Усольцев для воеводы глуповат, а атаман справный. Стало быть, над ним человек нужен, а его самого единоначальником ставить никак нельзя.

— А я, видимо, гожусь в воеводы? — ухмыльнулся Пётр Иванович.

— Годишься, — серьёзным тоном ответил Сазонов. — Иначе в Совет не попасть.

Бекетов кивнул и замолчал, машинально охлопывая коня по шее. Слишком многое он сегодня узнал — будто бы придавило ему плечи этим знанием. Потому как тяжко знать то, что не суждено человеку знать — ни царю, ни патриарху.