— А посылать язычников не грех? — нахмурился Соколов. — Ибо не люди они?
— Я слово передал, — Афанасий дал понять, что ему неуместно обсуждать этот вопрос.
Далее Вячеслав поднял вопрос об оплате за просимое царём оружие, чем, мол, мушкеты оплачивать будете? На что приказной дьяк ответил:
— А полоняниками — чудью, да немцами, али свеями и эстами, а хуть и лопарьми? Возьмёшь ли? — прищурившись, наклонил голову царский дипломат.
— Нет, — не согласился Вячеслав, оговорив, что в долг он отдавать ничего не будет. Да добавил, что ещё неизвестно, будут ли у русских войск полонянники. И предложил дать оружие за только что приведённый караван, обещая, как и раньше, за четырёх человек — среднюю семью, по мушкету. А за шесть сотен марийцев — две двухпудовые осадные мортиры, сработанные Иваном Репой по собственному проекту. Стреляли они бомбами, начинёнными зажигательной смесью, либо взрывчаткой.
— А золота и серебра более не дам, коли патриарх Иосиф запрет свой ввёл, — заявил решительно Вячеслав.
На что Ордин-Нащёкин разочарованно протянул, остановившись:
— На ведение войны требуемо злато!
— Мне это ведомо, — согласился Соколов. — Но у нас с Михаилом Фёдоровичем был уговор!
Было видно, что приказной дьяк и сам сильно расстроен подобным оборотом дел, а уж как ему хотелось порадеть Отечеству перед шведской войной! Поёжившись на прохладном вечернем ветру, Соколов пригласил Афанасия в воеводский дом, где у камина, да за чашкой крепкого сладкого чая можно было всё хорошенько обдумать. На что дьяк с радостью и согласился.
Спустя некоторое время с немалой помощью самого Ордина-Нащокина, Соколовым и Петренко были составлены основные принципы дальнейшего сотрудничества. Наиважнейшим для ангарцев стало предложение царю Михаилу. Отказавшись от людских караванов, в составе которых людей забирали, не интересуясь их мнением, предлагалось осуществлять найм работников в княжество. За каждого учтёного человека, который соглашался добровольно переселиться на берега Ангары, Сокол платил бы налог. Либо золотом, либо серебром, либо оружием. Дьяк посоветовал заранее не отказываться от полоняников:
— Всё одно будут, резону отказ учинить нету никакого, — убеждал Афанасий. — Пахать и всяк немец горазд, коли принудить! — рассмеялся он.
— Хорошо, Афанасий Лаврентьевич, вижу, договор мы учиним, — улыбнулся дьяку Соколов. — Вижу в тебе рвение, да желание Отчизне своей помощь учинить. Это радует. И вот ещё что, — помедлил Вячеслав. — Будут вам советники наши и рота стрелков.
На том беседа с приказным дьяком и закончилась, расстались недавние собеседники весьма довольные друг другом. Соколов молча сидел, глядя на огонь камина. Петренко тоже помалкивал, до поры:
— Полковник точно решил?
— Да, — не оборачиваясь, кивнул Вячеслав. — Отговаривать не буду.
После чего в каминном зале повисла тяжкая пауза, внезапно прерванная ангарским князем:
— У нас нет столько винтовок, Ярослав, — флегматическим тоном проговорил Соколов, всё ещё держа в руках еле тёплую чашку.
— На складах должен быть запас, — заметил Петренко, нахмурившись, — ему не нравилось такое состояние ушедшего в себя Вячеслава.
— Есть, — согласился он, начав перечислять:
— Две сотни готовых винтовок, полторы сотни карабинов для отправки на Сунгари и около шести сотен стволов-заготовок. Я связывался с Радеком в тот же день, как узнал о заказе.
— Что ты намерен делать? — владиангарский воевода встал из-за стола и положил несколько поленьев в камин, пошурудив там кочергой.
— Я сниму винтовки с вооружения ангарских посёлков, — не отрывая взгляда от огня, с радостью набросившегося на новую порцию пищи, сказал Соколов.
— Извини, не понял? — повернулся к собеседнику Ярослав.
— Посёлкам на Ангаре ничего не угрожает, пока местным гарнизонам можно сдать винтовки, — пояснил Вячеслав.
— Теперь понятно, почему в мире Матусевича даже памяти о нашем обществе нет, а об Ангарии ходят лишь мифы, которые обсуждают немногие историки! — воскликнул Петренко.
Это послезнание о незавидной участи Ангарии довлело над умами всех членов пропавшей экспедиции с того момента, как Матусевич, Сергиенко и прочие рассказали об этом всё, что они знали. Тогда казалось, что пришедшие из иной России люди сознательно сгущают краски, либо что-то недоговаривают. Ну не может быть так, чтобы Ангария занимала в учебниках по истории лишь пару строчек в канве некоего «княства» беглых казаков с их выборным князем! С тех пор все усилия ангарцев были направлены на то, чтобы такая история не повторилась, в людях говорило несогласие с таким будущим. Получалось, что все усилия были напрасны? Однако были и те немногие, кто не видел в этом ничего страшного, дескать, влились мы в родную страну, что в этом плохого?
— Влиться-то оно влились, — говорил тогда Радек, на собрании в Ангарске. — Но по уму ли? Сильно мы этим помогли себе или нашей Родине?