Хоппи Униатц закончил возню с трупом и предстал перед Саймоном с видом человека, добросовестно исполнившего скучную обязанность и теперь имеющего полное право вернуться к более приятным занятиям.
– А теперь, босс, – сказал мистер Униатц, – мы возьмем бар?
Святой спокойно потер руки.
– Хоппи, ты человек прямодушный, тебя привлекает активный образ жизни, – заметил он. – Но временами древняя мудрость говорит твоими устами, похожими на бутон розы. Думаю, мы возьмем бар.
Стюард появился на палубе из центрального коридора. Поднявшись по лестнице, Саймон окинул взглядом обеденный салон и задумался. По всей вероятности, бар должен был находиться здесь. И он не ошибся. Войдя в салон, он обнаружил весьма художественно выполненный из стекла и хрома бар, расположенный позади алькова и занимающий половину салона по ширине верхней палубы; в другой половине, очевидно, размещался камбуз.
– Здесь, – удовлетворенно произнес мистер Униатц. – Какие марки виски у них есть?
– Имей терпение, – строго сказал Святой. – Твой эгоизм обескураживает каждого, кто пытается тебя воспитывать. Давай сначала все-таки думать о других, а потом уж о себе, как учат нас хорошие книги. Мы вынуждены были убрать стюарда. Но мистер Марч, по всей видимости, потерял покой в ожидании новой порции выпивки. Следовательно, наш долг – заменить выведенного из строя фактотума[7]
и позаботиться о том, чтобы мистер Марч смог получить свое полоскание.Критическим взглядом он обвел батарею бутылок, воспользовавшись кратковременной тишиной, возникшей благодаря мучительным попыткам мистера Униатца перевести его последнюю речь в односложные слова. В конце концов он остановил свой выбор на нескольких бутылках, этикетки которых получили его одобрение, и водрузил их на поднос. Необходимыми аксессуарами была пара серебряных ведерок для льда, извлеченных из глубины бара, и обильные запасы льда из встроенного холодильника.
– Пойдем, – сказал Святой.
С тяжеленным подносом он отправился на палубу. У него уже не было ощущения необходимости действовать украдкой. Совершенно нагло и уверенно он прошагал в направлении кормы, миновал салон верхней палубы и остановился у открытой веранды под белым брезентовым навесом.
Рэндолф Марч был там – Саймон сразу опознал его; его фотографии он видел ранее в бульварных газетах. Фотографии не передавали розового цвета его круглого лица и белокурых прямых волос, но они, возможно, преувеличивали преждевременные проявления легкомысленного образа жизни и существенную дряблость губ и подбородка. Рядом с ним в шезлонге сидела рыжеволосая девушка с большими фиалковыми глазами. Она была настолько красива, что на мгновение заставила чувствительное сердце Саймона усиленно забиться. Когда Саймон появился в ее поле зрения, она слушала, что говорил ей Марч, и смотрела на него с выражением восхищенного обожания, на которое имела законное право любая из наследниц миллионов Марча; это выражение не покинуло ее лица и тогда, когда она повернулась и увидела перед собой Саймона. На несколько секунд воцарилось молчание, затем Саймон вновь овладел собой и отвесил им обоим церемонный поклон, прошептав:
– Добрый вечер, ребята.
Глава 2
Само собой разумеется, тонкое выразительное лицо еще никому не было помехой, и тем более такой рыжеволосой девушке, какой была эта, да еще так прекрасно сложенной. Ничто не могло в ней вызвать критики: ни ее невероятно тонкие черты лица, ни удивительно совершенные пропорции тела, ни ноготки на пальцах, ни стройные ноги в легких босоножках. Ясность взгляда, которая в менее безупречном создании могла бы вызвать разочарование, в ней лишь была завершающим всплеском огня, который озаряет распустившийся цветок орхидеи. И Саймону Темплеру показалось, что восхищение в ее глазах, когда они были обращены на него, продлилось чуть дольше, чем это было оправдано, учитывая деланное обаяние Рэндолфа Марча.
А может быть, он льстил себе... Но не было сомнения в том, что Рэндолф Марч почувствовал утрату прежней способности легко очаровывать женщин. Марч знал, что умеет оценить истинную красоту, но он также мог легко почувствовать, если что-либо вдруг стало мешать по достоинству оценить его самого. Его лицо выражало нетерпение капризного ребенка, когда он посмотрел на наполненный до краев бокал виски в своей руке, который он еще даже не пригубил.