Знак Вирго

«Трансляция пластинок с речами В.И.Ленина…»

«Фашистская интервенция в Испании…»

Реклама: «Сотни тысяч людей едят каждый день сосиски, — а могут их есть миллионы!»

…Вот еще (28-го января 1937 года):

«О присвоении Народному комиссару внутренних дел Ежову Н.И. звания Генерального комиссара государственной безопасности.

Подписи: Председатель ЦИК М.Калинин, Секретарь ЦИК И.Акулов»

Потом Юра переходил к чтению «Мартина Идена» — книжку он взял у Вали на Рыбстанции, а перед сном выходил, ежась от холода, во двор, в скрипучий морозный сортир и, возвратившись, ложился на свое узкое монашеское ложе и довольно долго не засыпал, почесываясь от нечастых клопиных укусов, и мысли, что посещали его в это время, были отнюдь не монашеского образца…

В те дни он получил первое письмо из Москвы. Не от самого близкого приятеля, а — даже удивился немного — от Романа Пецова, дружба с которым вспыхнула незадолго до Юриного отъезда в добровольную ссылку и тоже, как с Чернобылиным, на почве общей неудовлетворенности чем-то, чего и определить-то не могли толком.

Вот что писал Роман Певцов… Стоп! Прости меня, Рувим Кантор, за то, что я самый обыкновенный гражданин своей страны, и в моей голове не перестает работать счетчик, постоянно фиксирующий количество или процентное соотношение «лиц еврейской национальности» в любом помещении и документе — в редакциях, домах отдыха, в театральной программке, в списках, представленных на государственную премию. А также в собственных сочинениях.

Нет, в школьные и военные годы этой арифметической страсти у меня не было. Она появилась по мере неуклонного развития нашего общества, по мере того, как полностью осуществлялись все три знаменитых лозунга Великой Французской: свобода, равенство и братство! Либертэ, эгалитэ, фратернитэ!..

И если при своеобразном воплощении в жизнь первых двух лозунгов мы еще как-то существовали, то «фратернитэ народов» — в нашей интерпретации — быстро приблизило страну к роковой черте. По образному выражению одного из нынешних лидеров, мы находимся в бензиновой луже, в которую сами же удосуживаемся бросать спички. (Могу его немного успокоить: далеко не везде они есть у нас в продаже… Да и с бензином плоховато.)

Но при чем здесь Роман Певцов? — спросите вы. А при том, что я не знаю другой такой страны на Земле, где кому-либо пришла бы в голову безумная мысль сменить свое имя: скажем, «Вульф» на «Владимир»; или, знакомясь с кем-то, представиться, как в известном старом анекдоте: «Абрам Исаакович… можете звать меня Алеша…»

Имена или фамилии во всем подлунном мире, если и меняют, то не оттого, что тебя дразнят во дворе, в школе или не принимают на работу, а только лишь в случае перемены религиозных убеждений, и то не всегда. И ходят там по улицам, ездят в автомобилях и метро Авраамы, Ревекки и даже Сарры, не утыкая глубоко в шарф свои длинные носы (если обладают ими) и не стесняясь громко разговаривать на своем родном языке, даже если в нем раскатистый звук «ррр» и певучий акцент…

Так что, извини меня, Рувка Кантор, что я, прикинув в уме количество лиц этой самой национальности на квадратный метр своего сочинения, решил подсократить их число — дабы избежать дружеских советов редактора, а также филиппик современных демосфенов по поводу того, что у меня не роман, а какая-то «жидо-массовка»…

Потому я и сделал кальку с твоей фамилии, превратив «Кантора» в «Певцова». Правда, с именем не получилось — ибо библейское имя твое в переводе означает: «вот, сын!..»

Так вот, друг… Вернемся к твоему письму, в котором никаких социальных мотивов, никакой ущемленности, никаких дурных предчувствий; оно все — о любви, и только о ней…