Знак Вишну

Сабина слышала, как одна из пуль звонко щелкнула по каске Ульриха, и корветтенкапитан свалился ей на плечо. Катер швырнуло в сторону. Мотор протяжно взвыл и заглох.

— Ульрих! Ульрих! — Сабина лихорадочно ощупывала лицо, шею, но крови нигде не было: должно быть, фон Герн был оглушен или контужен,

Катер поплясывал на мелкой волне, звучно шлепал по воде носом... С корабля что-то кричали в мегафон по-русски. Луч по-прежнему бил в спины, высвечивая приборную панель ярко и резко — до последней заклепки. На глаза Сабине попалась алая пусковая рукоять, и она, недолго думая, рванула ее на себя точь-в-точь, как запускала мотор отцовского катера...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

В гарнизонном госпитале лейтенанту Еремееву поставили четыре диагноза: баротравма правого легкого, отравление кислородом, общее переохлаждение и двусторонняя пневмония. Первые три дня он провел в бреду и горячечном забытьи. Но пенициллин, морской воздух и молодость взяли свое. Вскоре Оресту принесли синий байковый халат и разрешили выходить в коридор. В первую же свою вылазку из палаты Еремеев встретил Сулая в таком же синем госпитальном халате. Капитан явно обрадовался встрече:

— А я к тебе вчера наведывался... Дрыхнуть ты здоров!

Боксерский бобрик на круглой сулаевской голове отрос и был зачесан на правую сторону.

— Слыхал новость? — поправил зачес капитан. — В Москву поедешь... На учебу.

Еремеев ошеломленно молчал. Ожидал всего, только не такого оборота...

— Учись. Может, и впрямь из тебя что выйдет... Насчет сифона, это ты здорово раскусил... Будешь в Москве, съезди в Мытищи. Там семья Лозоходова живет. Адрес я дам. Скажи, мол, так и так: пал смертью храбрых, и все такое. Вещички сыну передай: часы, медали, портсигар... Помоги, чем сможешь, ясно?

— Куда ясней.

— И второе. Это уж моя личная просьба. Сходи в главное управление погранвойск. Разыщи там полковника Бай-Курдыева, передай письмецо от меня. Скажи, мол, от старшины Сулая. Он вспомнит.

Медсестра в белом халате и белых гетрах прокатила тележку с кипой шинелей — на выписку! Она подошла поближе.

— Кто Еремеев из седьмой палаты? Вам записка!

Орест развернул тетрадный листок, пробежал немецкие строчки: «Господин лейтенант! Если Вы сможете, спуститесь, пожалуйста, в приемный холл. Лотта Гекман».

Еремеев сбежал по лестнице в вестибюль приемного отделения. Библиотекарша в длинном осеннем пальто прижимала к груди два свертка. Она застенчиво улыбалась:

— Добрый день, господин лейтенант! Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, Лотта! Дела идут на поправку.

Фрейлейн Гекман протянула пакет, из которого выпирали розовые альтхафенские яблоки.

— Это вам, господин лейтенант. От меня. Здесь много витаминов. А это... — Лотта вручила Оресту второй сверток, весьма увесистый. — Это просил вам передать мой отец.

В палате, присев на койку, Еремеев развернул оберточную бумагу. Старинный сифонный барометр на дощечке из красного дерева — тот самый, что висел некогда в читальном зале.

Прибор этот с изящной U-образной трубкой обещал не только предсказывать погоду, но и напоминать Еремееву до самой старости о городе ночных дождей, врагов и друзей, объятых знаком Вишну, столь похожим на счастливую подкову.

«АРХЕЛОН» Повесть-памфлет

КАК ПРОВОЖАЮТ СУБМАРИНЫ