Знак Вишну

Еремеев еще раз отдал должное деликатности майора Алешина: «арестованный изыскал возможность...» Капитан Сулай непременно бы написал: «По вине лейтенанта Еремеева...»

«...Смерть наступила в результате асфиксии, возникшей вследствие попадания воды в легкие... Особые приметы тела: шрам на первой фаланге большого пальца левой руки, коронка из белого металла на 7-м левом зубе верхней челюсти, татуировка в виде небольшой подковы или буквы U чуть ниже подмышечной впадины правой руки...»

Еремеев раздернул занавески, открыл окно, выпустил жужжащих мух и закурил, присев на широкий подоконник. Внизу, во дворе, сержант Лозоходов ремонтировал мотоцикл. Ремонту он помогал разухабистой песенкой, которую напевал фальшиво и чуть гнусаво, но не без удальства и уверенности в своих вокальных данных.

— Заработались, товарищ лейтенант! — подал голос Лозоходов. — Все уже на обед ушли. Ешь — потей, работай — мерзни!

— И то верно! — согласился Еремеев, закрывая окно. Спрятал бумаги, запер дверь и сбежал, кружа по узкой лесенке, во двор.

После обеда Еремеев возвращался во флигель и стучал на машинке до вечера — часов до семи, — сдавал Алехину перепечатанные материалы и уходил со службы. Впервые с самого начала войны у него появились свободные вечера. Раньше, в партизанском отряде, на офицерских курсах, в разведэскадрилье, тем более здесь, в комендатуре, Орест никогда не мог знать, чем именно у него будет занят вечер — срочным поручением, нежданным дежурством или вызовом по тревоге. И еще одно обстоятельство в новой жизни Еремеева доставляло ему неизъяснимое блаженство: у него впервые была своя квартира, вернее, комната, которую он снимал у фрау Нойфель.

КОМАНДИРСКИЙ ДОТ «ИСТРА»

Сон Еремееву приснился скверный, один из тех кошмаров, что частенько стали будоражить его по ночам в: первый послевоенный год.

И в отряде, и в эскадрилье спал Орест крепко и почти без сновидений. А тут надо же такой пакости примерещиться... Будто бы вонзил Еремеев в большую рыжую крысу вилы и пригвоздил ее к земле. В последнем неистовом рывке пытается крыса дотянуться до пальцев, обхвативших виловище, и вот уже совсем близко страшные ее резцы, выпирающие из пасти U-образно. Орест тоненько закричал и проснулся. Разлепил веки, и в глаза ударила с подушки кроваво-красная буква U. Еремеев подскочил и ощупал наволочку. На бязевом уголке алела вышитая гладью метка — готическое U и рядышком разделенная складкой Z.

«Вот черт, привязалась проклятая буква!»

Ни энергичное бритье с пригоршней крепкого одеколона, ни полплитки шоколада, извлеченного из «авиационного запаса» и сдобрившего жиденький утренний кофе, не развеяли дурного настроения.

Едва Еремеев открыл дверь своего временного кабинета, как появился капитан Сулай с двумя бойцами. Солдаты покряхтывали под тяжестью ржавого исцарапанного сейфа.

— Принимай подарочек! — крикнул капитан вместо приветствия. — Начальство распорядилось просмотреть, изучить и составить краткую опись.

Сейф был вскрыт, видимо, уже на месте. Сулай на такие дела мастак.

Еремеев бегло перелистал папки с аккуратно подшитыми листками. Это был архив немецкой военно-строительной части при 12-м армейском корпусе за 1941-1942 годы. Того, что лейтенант надеялся здесь найти — схемы подземных коммуникаций Альтхафена, — в папках не оказалось, и Орест разочарованно запихивал документы в тесное нутро сейфа. Отчеты, сводки, планы, сметные ведомости... Вдруг в чужом иноязычном тексте промелькнули родные до боли названия: Видомль, Гершоны, Жабинка... Еремеев открыл титульный лист, перевел длинное название: «Отчеты о деятельности саперно-штурмовой группы «Бранденбург» при прорыве Брестского укрепленного района».

Отец!

Летом 1940 года семья командира пулеметно-артиллерийского батальона майора Еремеева перебралась из Забайкалья в Западную Белоруссию и поселилась в пригородной брестской деревушке Гершоны. Отцовский батальон вместе с инженерными войсками округа рыл котлованы и бетонировал стены дотов БУРа — Брестского укрепрайона. К весне сорок первого года некоторые из них, но далеко не все были построены, вооружены и заселены гарнизонами.

На одноклассников Орест смотрел чуть-чуть свысока. Еще бы — все они только играли в войну, а он знал самую настоящую военную тайну. Он знал, что, кроме настоящих дотов, замаскированных под скирды, сараи, избы, сооружались на виду у местных жителей ложные. С апреля 1941 года гарнизоны в дотах жили скрытно, ничем не обнаруживая себя днем. Обеды, завтраки и ужины доставляли им в термосах не сразу: сначала в открытую — в ложные доты, затем по замаскированным ходам сообщения — в боевые укрепления.

Отец почти перестал бывать дома. На Первомайские праздники он заскочил в Гершоны, захватил с собой сына.