ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03

А на море по-прежнему не было видно ни одного судна. И только к концу четвертого дня, когда Анри и Жозе, приготовившись к самому худшему, попрощались друг с другом, на горизонте показалась шхуна. Но тут оказалось, что все сигнальные ракеты успели безнадежно отсыреть. К счастью, остались более-менее сухими две дымовые шашки. Несмотря на вечерние сумерки, с удалявшейся шхуны заметили внезапно появившееся на поверхности моря розовое облачко дыма…

РОБИНЗОН ПО ВОЛЕ ЛЮДЕЙ

Мы уже знаем, что в «добрые» старые времена робинзонами становились не только по причине кораблекрушений. Случалось, и довольно часто, что моряков оставляли на необитаемом острове в наказание за ту или иную провинность. Вспомним пятерых матросов с «Бечелес Делайт» или несчастного Джеймса Холборна. А в наши дни? Встречаются ли в наши дни робинзоны, ставшие таковыми не по вине кораблекрушения, а по воле людей? Да, встречаются. Вот один из таких случаев.

Еще не так давно те из советских моряков, кому доводилось заходить на Фолклендские острова, были приятно удивлены, встретившись с высоким жилистым стариком с большими, похожими на клешни руками, продолговатым обветренным лицом, крупным носом и по-детски голубыми глазами. Но не только запоминавшейся внешностью и выдержанным характером привлекал этот человек наших моряков. Их поражала неожиданная в этих краях русская речь, протяжная и окающая, характерная для мурманчан и архангельских поморов. Это тем более удивительно, что по происхождению он был норвежец — его звали Микал Мартинсен. Как же случилось, что норвежец, владеющий русским языком, стал жителем находящихся на самом краю света Фолклендских островов?

В начале нашего века в Мурманск из Норвегии приехала в поисках заработка молодая семья Мартинсенов. Глава семьи и занялся зверобойным промыслом. Здесь, в Мурманске, у четы Мартинсенов родились двое мальчиков: Мариус и Микал. Закончив русскую школу, братья, следуя примеру отца, какое-то время плавали на советской зверобойной шхуне. В начале 20-х годов всем иностранцам, не имеющим советского гражданства, было предложено покинуть Советскую Россию. В Норвегии, куда вернулись Мартинсены, Мариусу и Микалу удалось наняться на китобойную флотилию. Вскоре Микалу повезло: он сумел сдать экзамен на штурмана дальнего плавания. Старший брат пошел еще дальше: в 1934 году он стал капитаном-гарпунером, что было пределом мечтания каждого норвежского китобоя. Хотя бы потому, что капитаны-гарпунеры зарабатывали больше всех в норвежском морском флоте. Когда Мариусу доверили китобойное судно, он взял к себе старшим помощником Микала. Мариус надеялся, что с его помощью младший брат тоже сможет стать капитаном.

Для этого необходимо было наплавать определенный срок в должности старшего помощника и перечислить в кассу Союза гарпунеров взнос, равный полугодовому заработку. Ну и, разумеется, надо было отлично стрелять: десятью выстрелами загарпунить десять китов. Один промах — и экзамен переносится на следующий год. Вся практическая тренировка сводилась к тому, что перед экзаменом претенденту на звание гарпунера предоставлялось пять тренировочных выстрелов. Так получилось, что вместе с Микалом экзамен должен был держать некий Вильям Паулсен, личность крайне неприятная, которого ненавидела едва ли не вся флотилия. Внешне безгрешный святоша — он и в самом деле выполнял на судне обязанности священника, — в душе он был настоящий Иуда. Но Паулсен был родственником главного штурмана флотилии, поэтому волей-неволей всем приходилось его терпеть. Он и к экзамену, не имея на то права, поскольку не был старшим помощником капитана, был допущен только благодаря высокопоставленному родственнику. Таким образом экзамен превращался в соревнование между Микалом и Паулсеном, ибо только победитель мог рассчитывать, что в следующем сезоне ему доверят судно.

День, на который был назначен экзамен, выдался спокойным. Повсюду до самого горизонта вздымались из воды фонтанчики — будто по заказу вокруг судна собралось много китов. Лучшего для сдачи экзамена дня и желать не приходилось.

Обычно, когда экзамен сдавали двое, то очередность стрельбы определялась с помощью жребия. Но Паулсен, пользуясь своим особым положением на судне, настоял на том, что первым стрелять будет он. Мартинсенам пришлось пойти на уступку. Однако, вместе того чтобы сразу приступить к стрельбе, Паулсен опустился перед пушкой на колени и принялся шептать молитвы. А поскольку молитв он знал много — недаром был внештатным священником, — то его общение с всевышним могло затянуться не на один час. Все, кто находился на палубе, начали догадываться, что Паулсен делает это с умыслом, стараясь не оставить времени для стрельбы Мартинсену. Авось, завтра разыграется шторм и тот не сможет метко стрелять. Понял хитрость своего соперника и Микал. Он потребовал провести жеребьевку. Паулсену пришлось стать к пушке. Хоть он и заручился поддержкой всевышнего, особой уверенности в его действиях не чувствовалось. На третьем зачетном выстреле он сделал промах…