Знак Вопроса 2003 № 03

Условности, некоторые из которых смешны и нелепы, исходят из посылки: «то, о чем не говорят вслух, в действительности не существует». И поэтому не существует секса, адюльтера, совращения девушек и женщин, незаконных детей. Все эти темы решительно изгоняются из жизни общества. Любовная связь разрешена только в законном браке, а страсть является всего лишь его преддверием. Требования добрачного целомудрия и обязательной взаимной верности супругов становятся императивом.

Брак идеализируется, а дети объявляются уже не помехой, но высшей целью и смыслом семейной жизни. Поскольку дети станут наследниками имени и состояния своих родителей, последние обязаны были воспитать их в соответствующем духе, что воспринимается теперь как нравственная обязанность и одновременно христианская добродетель. Говоря о детях, имеют в виду только законных наследников. Всякая незаконная связь порочна, и поэтому любой внебрачный ребенок (особенно ребенок незамужней девушки) превращается в изгоя, подвергается гонениям и притеснениям, а его мать покрывает себя неизгладимым позором.

Такая «добропорядочность» особенно привилась в Англии. Это было связано с таким феноменом, как викторианство. Долгий спокойный век правления королевы Виктории (1837–1901) стал эпохой накопления богатств и процветания. Это была эпоха Форсайтов: «В стране царила учтивость, для нищих строили закуты, бедняков вешали за ничтожные преступления…» (Голсуорси Д. Сага о Форсайтах).

Королева Виктория, выйдя замуж за принца Альберта, попала под влияние его немецких идеалов. Это, прежде всего, идеалы долга, добропорядочности, трудолюбия, размеренного образа жизни. Придворный обиход совершенно изменился — здесь воцарилась строгость нравов. Разведенные женщины не могли появиться при дворе, исчезла всякая фривольность, запрещалось курение, азартные игры, по воскресеньям обязательным стало посещение церкви. Пуританизм королевы не разделялся аристократией, но поддерживался «средним классом».

Считалось некрасивым и непристойным носить усы без бороды. Британия на новом витке истории вновь обращается к пуританским ценностям времен Кромвеля. Но в XIX в. суровость эпохи Английской буржуазной революции подменяется стилизацией — викторианской нравственностью. Эта форма вторична: истинный ригоризм заменен его имитацией; внутренние ценности, служившие ориентирами личности, определявшие ее мировоззрение и поведение, превращаются во внешние, становятся правилами общественной благопристойности. Любая стилизация условна, она имеет известную игровую природу. Однако игра ведется «всерьез», и нормы приличий в Англии отличаются крайней суровостью.

«Целомудренный Альбион» накладывает запрет на слово и изображение, на научную и художественную литературу, трактующие вопросы пола. Темы бесед в обществе крайне ограничены: погода, королевская семья, новости политики (последнее для мужчин). Любая «физиология» исчезает. Лексический словарь ограничен более, чем на континенте. Благовоспитанная англичанка не подозревает о существовании у нее не только бедер, груди или живота, но даже ног. Вообще, все эти части тела, прикрытые одеждой, как бы отсутствуют. Беременная женщина не может показаться в обществе, и, вообще, она не беременна, а пребывает в «интересном положении».

Своего апогея лицемерие «приличного» общества достигает через негласное требование «грешить тайком». Главное — все то же соблюдение приличий, внешняя безупречность, недопущение какой бы то ни было огласки. В этом проявляется уважение общественной морали и при соблюдении данных условий общество на многое закрывает глаза. Исследующая эту тему М. И. Козьякова, подчеркивает, что в кругах высшей аристократии светские «приличия» не пользуются таким безусловным почтением, как на более низких ступенях. Знать позволяет себе эксцентричность, меньше считаясь с общественным мнением — «за принцев никогда нельзя ручаться…» (выражение М. Пруста). В Англии, например, добропорядочный викторианский двор не пользуется популярностью у аристократии.

Так был ли «галантный век» галантным? Безусловно. Уже эпоха Возрождения полагала, что культ красоты лучше всего воплощается в образе женщины. Люди той эпохи обсуждали практические вопросы: как выбрать возлюбленного, кого лучше полюбить — молодого или пожилого, как завлечь влюбленного, передавать ему записки, устраивать свидания, пользоваться при встречах языком жестов. Но в «галантный век» все это усиливается до обожествления женской красоты. Она буквально дегустируется эпохой. Постигаются разные грани женских прелестей. Вся эстетика жизни вращается вокруг этой темы. Однако галантный век не вечен. Не вечны и его представления о красоте. В эпоху культа разума (XVIII в.) галантность выветривается. Сначала воскрешенная античность возрождает идеалы порядка и гармонии, а затем женская красота вытесняется другими образами прекрасного.

КАКАЯ КРАСОТА ПРОСТУПАЕТ СКВОЗЬ ПРОЗУ ЖИЗНИ?

Юные романтики