Знак Вопроса 2003 № 04

— Черт побери! Надо быть повежливее, — пробормотал я и покосился на деревце. Ветка покачивалась мягко и гибко, было непонятно, как я на нее так больно налетел. А может, не так было. Просто я неуклюже наступил на какой-нибудь мозолистый корешок березки и она хлестнула меня по лицу.

Над головой пронзительно и дико захохотало.

— Сойка! — вздрогнул хозяин. И я вздрогнул. Но не от неожиданности. Что сойка — я понял по первому звуку. Вздрогнул от ожидания — в нужный момент раздался хохот.

— Может, все-таки останешься? — взглянув на меня, предложил хозяин. — Что-то ты того… Бледный. И вечер уже начинается. Похоже, дождь пойдет.

— Нет, мне пора. Я чувствую — пора, — и нетерпеливо даванул на педали. Свистнули шины по мокрому асфальту — и все исчезло: медведи, дом, рыжая борода на скуластом лице. Только лес, бесконечный лес остался за мной. В нем прятались озера, скалы. Всяческие твари жили в нем. Весенние капли скользили по живым ветвям и падали в прошлогоднюю листву. Листва шевелилась под каплями, знобко ежилась и шуршала.

Вечерний полупрозрачный сумрак падал с неба на шоссе и растекался по сторонам. Словно свинцовый туманец заплавал между деревьями. Стволы матово засеребрились и стали терять реальные очертания.

И в эту минуту я увидел лосей. Они появились внезапно, будто парок, тянувшийся в этом месте через асфальт, сгустился — и образовались дымчатые массивные тела.

Я никогда не видел диких лосей так близко — метрах в двенадцати, в пятнадцати. Я затормозил и стоял, не зная, что предпринять. Назад — уже поздно и далеко, вперед — они стояли прямо на пути, глядели на меня, не собирались давать дорогу. У них были удивительно длинные ноги. Я смотрел на эти ноги — и холод все сильнее продирал меня. Было жутко, красиво и невозможно. Что невозможно? Лоси? Нет, что-то другое. Может, незнакомый свинцовый свет, заполнявший мир. И лоси в этом нереальном свете — совершенно не боящиеся меня. Неприятная тяжесть родилась в желудке и опустилась в низ живота. Я не выдержал, расстегнулся и помочился прямо на дорогу. Лоси стояли. Тогда я сунул четыре пальца в рот. От резкого свиста что-то сорвалось с дерева, ухнуло и метнулось в сизую глубь, щелкая крыльями по деревьям. А они даже не дрогнули.

Тогда я решился. Медленно двинулся вперед, свернул на песчаную обочину и объехал зверей. Их сизые белки, горбатые морды и крупные влажные ноздри бесконечно долго проплывали в каком-то метре от меня…

Я совершенно обессилел. За поворотом начинался резкий подъем. Я слез с велосипеда и покатил его, опустив голову и задыхаясь. Спина под нейлоновой курткой была совершенно мокрой.

Полузасохшие тяжелые ели шли за мной вдоль обочин. Потом они чуть отступили, стали карабкаться по склонам выросших по бокам скал. Великая тишина околдовала, заворожила мир. Даже капли прекратили свои веселые иг-ры с опавшей листвой. И в этой тишине слабо громыхнуло где-то далеко позади. «Неужели все-таки гроза?» — я оглянулся. Там, где были «Марциальные воды» и дом с медведями, небо оказалось туго набито чернотой. Долго смотреть на него было невозможно от тревоги и напряжения.

«Боже мой! Где я? Скоро ли?» Я нетерпеливо глянул вперед, напряг глаза. И вдруг впереди далеко за холмом и еще дальше — замерцали четкие электрические точки. И сразу же — будто что-то отпустило тело и душу. Вот и все… Вот и Косалма в трех километрах. А справа, за сопкой, Укш-озеро и турбаза. А слева — Конч-озеро. А скалы между шоссе и Конч-озером — это и есть знаменитая гора Сампо, любимица туристов и киношников.

Опершись на велосипед, отдыхая, смотрел я на гору. Склоны ее были полуобнажены и залиты тем же призрачным полусветом. Пусто было на склонах. Только отдельные деревья чернели.

Я бездумно смотрел на четкий рисунок теней, когда увидел, что две из них движутся вниз.

Что-то ахнуло в голове: вот оно! Глаза снова напряглись: невозможно! Но было действительно так: две тени, еще очень далеко от меня, спускались по склону. Были они незнакомо, нечеловечески высоки. Но даже не это было главное. Самое-самое заключалось в том, что они шли по крутояру, по валежнику и каменистой осыпи совершенно беззвучно. Словно плыли в мертвом безмолвии.

И так это было жутко, что я, не раздумывая, ухнулся в седло и ринулся вниз по шоссе. Ветер заревел в ушах, выбил слезы. Только глубоко под холмом затормозил велосипед. Мне не хотелось, но знал, что не смогу жить, если вот так сейчас и уеду дальше. Неожиданная тайна леса, в котором, оказывается, деревья вздрагивают от боли, потрясла меня, и заставляла верить в невозможное. Стыд и любопытство оказались сильнее страха.

Минут пятнадцать я ждал. И вот на ленте асфальта, более светлой, чем темные склоны холма, снова появились две тени. Они спускались, как и я, вниз, и были невозможно длинны, но теперь своими очертаниями напоминали людей. Одна из теней была вроде бы женщиной.

«Бог его знает! Может, ничего особенного… Может, нынче свет такой — все удлиняет… Рефракция какая-нибудь…» И я к месту вспомнил удивительно высокие ноги лосей. «Полуночники какие-нибудь… Гуляют. Вроде меня… Ладно, поеду».