Знак Ворона

— Да, мне тоже представляется, что “олигархи” — это доверенные лица, — согласилась Татьяна, — как сынок Цореса, тоже мой женишок…

— Это, Таня, как временные управители, назначаемые во время процесса обанкрочивания фирмы. Они что-то рассчитывают, что-то прячут, а потом все кончается, — сказал Делох.

— В общем, в общем, вы мне не советуете выходить ни за того, ни за этого? Так? — Татьяна с лукавинкой поглядела на профессора.

— Конечно! Они оба ничего не решают! Они оба — и Барковский, и сынок Джейкоба Цореса — ничего не значат без своих закулисных папаш! А вы, Танечка — вы достойны иной доли, вам нужен НАСТОЯЩИЙ, — и Делох выделил голосом это слово, — вам нужен настоящий мужчина, настоящий царь, не фэйк и не подделка, так что ждите своего…

— А Питер? А Питер, он настоящий? — спросила Татьяна, и лицо ее стало серьезным.

— А Питер, Танечка, он настоящий! — ответил Делох. — И я хочу выпить с вами за его здоровье и еще хочу на вашей свадьбе выпить…

И часы на камине пробили четыре утра… “Как они там, в Занаду?” — подумала Татьяна…

Часть вторая Вавилонские врата

Никита Захаржевский

Замок Мак-Рэшли, Хайлэндз, Шотландия

1997

Когда к нему вернулось сознание и Никита слегка приоткрыл глаза, он обнаружил, что находится в незнакомой ему комнате и лежит на кровати…

Никита тут же снова зажмурил глаза. Наверное, лучше, если он еще немного побудет спящим… Пусть те, кто уложил его в эту кровать, думают, что он еще не пришел в себя, и тем самым дадут Никите время обдумать свое положение.

“И где я? Идея? Идея нахожуся?” — припомнил Никита фразу из старинного, времен Аркадия Райкина, анекдота. Ну, раз уж чувство юмора ему не изменяет, значит, еще не все потеряно, — решил он про себя.

А и правда! Где это он? Последнее, что помнилось, это пьяная компания в клубе “Рэт-Бэт-Блу” что в Белгрэвиа…

Самый пристойный гей-клуб во всем Лондоне, между прочим! По крайней мере, так его отрекомендовали в рисепшн отеля “Маджестик”, что на Кромвель-роуд…

Довольно известная группа играла превосходный ритм-энд-блюз в стиле того Алексиса Корнера, что происходил из самого начала пятидесятых годов. И даже губная гармошка в руках и губах нынешнего вызывающе юного мулата с дюжиной тонких косичек, что был кем-то вроде пэйс-мэйкера, звучала совсем как в руках и губах старика Цирил Дэвиса…

Синий дым стелился пластами. Как перистые облака в горах Гималаев.

Гибкий педик вил свое порочное тело вокруг стриптизерского шеста…

Никита пил свое пиво и болтал с какими-то американцами в черных кожаных фуражках… Как раз им про их фуражки и говорил, де, кабы были они последовательны в своем антиобщественном замахе, то надо было бы идти до конца и прилепить на околыши мертвую голову, а по-над ней — раскинувшего прямые остренькие крылышки орла с венком в когтях…

Американцы вроде как не сразу врубились.

То ли английский у Никиты был недостаточно бегл и лексики у него недоставало, чтобы адекватно выразить тонкую мысль во всей палитре нюансов… то ли американцы были тупыми и пьяными.

Однако, сидеть за столом в шапках, как говорила их домработница Паша, значило для русского человека только одно — в шапках за столом сидят только басурмане.

А теперь вот еще и американские педики, что, по всей видимости, одно и то же!

— Пидорасы вы, вот вы кто, — по-русски говорил Никита американцам.

А те скалились и гоготали, ничего не понимая.

А потом на выходе из клуба кто-то дал ему по голове.

Чем-то тяжелым.

И он еще не сразу потерял сознание.

Он помнил, как его засовывали в багажник.

Кулем.

Тяжелым кулем.

И как бывает в детских кошмарных снах — хочешь закричать, а язык тебя не слушается, и хочешь побежать, а ноги и не бегут!..

Кто-то вошел.

Кто-то так тихо вошел, почти неслышно, но Никита почувствовал.

— Уже не спим? Уже проснулись и притворяемся, мистер Захаржевский! — чисто по-русски сказал чей-то голос.

Молодой голос.

Никита поморщился, изображая естественную реакцию недовольства напрасно потревоженного человека.

— Не спим! — торжествуя, заключил голос.

— Вы кто? — спросил Никита, размыкая глаза.

Над ним склонился один из давешних педиков. Только теперь на нем была не кожаная куртка с заклепками и молниями, а белый больничный халат, надетый поверх добротного костюма и белой крахмальной сорочки, подвязанной модным галстуком.

— А где второй пидорас? — спросил вдруг Никита.

— А второй, как вы изволили выразиться, “пидорас”, уважаемый мистер Захаржевский, его имя, кстати, Дервиш… мистер Дервиш… мистер Джон Дервиш… Оно вам ничего не говорит? — Первый внимательно посмотрел на Никиту. — Его зовут Джон Дервиш, и он сейчас занят кое-какими важными делами.

— А вас как зовут? — спросил Никита.

— Пардон, забыл представиться, меня зовут Роберт.

— Роберт, это первое или второе имя? — спросил Никита.

— Меня зовут просто Роберт, — настоятельно повторил педик.

Никита отвел скошенные на визитера глаза и уставился в потолок.

— Кто вы и зачем меня сюда привезли? — спросил он устало.