Знак Ворона

— Ваня, ты что, не слыхал про премию Гейла Блитса? — спросила она.

Нет, Ванька ничего про премию не слыхал, да и кто такой Блитс, припомнил не сразу.

— Дремучий ты человек, Ларин! Ваяешь про своих бандюков, а вот канадец Габриэль Дикунли полтора миллиона зелени отхватил за трибьют Тупаку Шакуру…

— За кого? — вновь не понял Иван.

— Ладно, проехали… — Алиска вздохнула и с выражением крайней серьезности продолжила: — Это даже неплохо, что мы в этом году не номинировались, говорят, на будущий год будет уже не полтора миллиона, а целых пять… Пять миллионов!.. Ваня, нам надо получить премию Гейла Блитса по литературе… Ты должен прославить и себя, и меня, себя как писателя, а меня — увековечив мое имя в стихах…

И с этими словами Алиса села к нему на колени…

Весть о том, что владелец Силиконовой долины намерен учредить новую, альтернативную Нобелевской систему премий, присуждаемых за достижения в науке и искусстве, месяц как обсуждалась всеми средствами массовой информации.

Старая добрая Нобелевка навсегда останется ассоциативной вехой и символом того лучшего, что дал двадцатый век. Но в новом веке и в новом тысячелетии людям нужны новые мерки успеха. Такие новые, чтобы они были соизмеримо когерентны с новыми компьютерными технологиями.

И на первое присуждение премий по литературе и искусству комитет Гейла Блитса якобы учредил такие правила выдвижения соискателей, чтобы их творчество было непременно представлено в Интернете.

Новый век, новое тысячелетие…

И компьютер сам, по своим меркам выбирает лауреата…

— Ванька, тебе необходимо создать свой литературно-поэтический сайт в Интернете, — говорила Алиска, гладя своего любимого романиста по редкой и сильно поседевшей шевелюре.

— Хорошо, — отвечал Иван, — я все исполню, милая.

— Но это еще не все, — продолжала Алиса, — надо нагнать популярность, или, как выражаются, “хост”, то есть индекс посещаемости твоего сайта, нагнать его таким образом, чтобы он везде цитировался сносками, по всему Интернету, и я знаю, как это устроить…

Она сидела на нем верхом в позе госпожи, и он покорно внимал ее безумным речам.

— Ты возьмешь и прочитаешь самые популярные теперь романы самых популярных авторов, — говорила Алиса, — и ты напишешь на них дико скандальные разгромные рецензии, мой милый…

— А зачем? — недоуменно спросил Иван.

— Дурачок, — с загадочной улыбкой отвечала Алиса, — чтобы стать скандально знаменитым, и уже потом, когда ты станешь скандально знаменит, мы раскрутим сборник стихов обо мне…

Иван все еще недоумевал…

— Это известный прием, — продолжала его госпожа, — способ раскрутки, когда быстрые слава и известность достигаются за счет эксплуатации уже известных имен.

И тогда до Ивана дошло…

Дойти-то дошло, а вот в дело никак не претворялось. Выходило как-то вяло, беззубо, а главное — неискренне. Что поделать, не был Ванечка рожден Зоилом, не та психофизика. Беззлобен, бесхребетен, бесконфликтен, даже в ЖЭКе поскандалить — и то кишка тонка… К тому же врожденное чувство справедливости останавливало руку.

— Что ты тормозишь? Что ты тормозишь?! — выговаривала ему Алиска. — Вставить не за что? Можно подумать, они все там гении, Гете с крылышками!

— Ну, не Гете, конечно, даже не Шиллеры, только сам я кто? Бандитский Гомер?

— Не Гомер ты, а интеллигент вшивый! Чистоплюй!

— Да не в чистоплюйстве дело! Мне это просто поперек натуры. Все равно как если кролика заставлять мясо есть… Даже раньше, когда по жизни полный облом получался, во всем только себя винил… ну там иногда погоду, правительство. А теперь — теперь я вообще всех люблю и, как “Митьки”, никого не хочу победить…

— Не хочешь? Тогда победят тебя. Ты продолжай любить всех, а пять лимонов пусть достаются другим… Лови, кролик!

Алиса с усмешкой швырнула ему скользкий глянцевый журнал.

— “Эго”, — громко прочитал Иван, — “журнал для тех, кто хочет жить красиво”… И что?

— Поучись, засранец, как это делается.

Иван пролистал многоцветные страницы, добрался до раздела, озаглавленного “Культур-Мультур”, и углубился в критическое обозрение. Начиналось оно так:

“Известный культуртрегер середины XX века по фамилии Розенберг говорил, что когда он слышал слово «культура», он хватался за пистолет.

У нас — критиков пистолетов нет… И при словосочетании «женская проза» нам хвататься не за что, разве что за собственные гениталии. Но и рады бы, может быть, схватиться, да как-то не возбуждает она, проза женская…