Никорович тоже помнил ее. Он сказал:
— Я вижу вас уже в третий раз. Возможно, вы не обратили на меня внимания. Не у всех же такое счастье, как у Вицека Юрковского…
— В чем же это счастье выражается? — спросила она, развеселившись.
— О, если бы я мог вам это точно сказать, но Вицек — это такая скрытная бестия, что только покрякивает и ворчит себе что-то под нос. Однако я знаю, что он видит вас очень часто. А разве это не является счастьем?
— Вы, пожалуйста, не смейтесь надо мной, — рассмеялась она. — Действительно, пан Винценты довольно часто заглядывает к нам в больницу, но такое "счастье" доступно каждому, у кого несварение или поврежден палец.
Кавалер вздохнул.
— Ну, в таком случае я постараюсь за ужином заполучить несварение, а если не повезет, то завтра отрежу себе палец.
— Я вижу, что вы способны на жертвы, — засмеялась она.
— О да, на любые. Но я повторяю, что у Вицека особое счастье, потому что отсутствием аппетита он никогда не страдал, не заметил я у него и отсутствия пальцев, однако он бывает у вас часто. Вы не могли бы мне подсказать, каким образом я мог бы добиться такой привилегии?
— Это никакая не привилегия. Мне будет приятно, если вы когда-нибудь навестите нас в больнице.
— Спасибо вам. Я определенно воспользуюсь вашим приглашением в самое ближайшее время.
С минуту они танцевали молча, а потом Никорович спросил внешне безразличным тоном:
— Как вам нравится Ковалеве?
— Здесь очень красиво и приятно.
— А все, чего здесь не хватает, будет вскоре восполнено.
— О чем вы говорите? — она с интересом посмотрела на него.
Поколебавшись, он ответил:
— Я как раз говорю об одном недостатке, только об одном: у Вицека нет жены, а в Ковалеве — хозяйки.
Она догадалась, к чему клонит Никорович, и сказала:
— В Ковалеве даже две хозяйки. Не слышала я и о том, что пан Юрковский собирается жениться. Мне он об этом не говорил.
— Ах, так? — удивился Никорович. — Значит, еще не объяснялся с вами?
Поскольку Люция нахмурила брови, он поспешил добавить:
— Я прошу меня извинить, что вмешиваюсь в чужие дела. Будьте так любезны, извините меня, но я считал, что это уже не тайна. Во всем районе говорят о том, что Вицек добивается вашей руки.
— Это ошибка, — резко произнесла она. — Я уверяю вас, что в этом нет и доли правды.
— Однако… — начал Никорович.
Она прервала его:
— Пан Юрковский — знакомый профессора и мой, и мне очень жаль, что его визиты в больницу могут так неправильно комментироваться.
Этот разговор возмутил Люцию. Она даже не предполагала, что визиты Юрковского в больницу вызывали такой интерес у людей. Только сейчас по чужим взглядам, отдельным высказываниям и отношению к себе она могла сделать вывод, что здесь ее считают уже почти невестой хозяина. Она долго колебалась перед выбором способа опровержения этих нелепых предположений. Наконец решила поговорить с Юрковским откровенно.
Вскоре такая возможность представилась: он пригласил ее танцевать. Люция понимала, что их могли услышать танцующие рядом и из обрывков услышанных фраз догадаться, о чем идет речь, поэтому, только когда танец уже закончился, предложила:
— Мне бы хотелось поговорить с вами.
— Конечно, с большим удовольствием, тем более, панна Люция, что я тоже хотел попросить вас об этом.
Он проводил ее через сени и комнату, где играли в бридж, в свою канцелярию. Там никого не было.
— Я узнала сегодня, пан Юрковский, — начала она по-деловому, садясь в предложенное ей кресло, — что в округе ходят нелепые слухи о том, якобы мы с вами собираемся пожениться.
Он посмотрел на нее с беспокойством и спросил:
— Почему эти слухи вы считаете нелепыми?
— Попросту потому, что они основаны на чьем-то вымысле, на абсурдном вымысле.
— Если даже на вымысле, то я, по крайней мере, не вижу его абсурдности.
— Абсурд заключается в том, что как вы, так и я прекрасно понимаем, что не подходим друг другу.
— Я вовсе так не считаю, — ответил он, нахмурившись.
— Вы так не считаете… — повторила она. — Во-первых, вы занимаетесь землей, и вам нужна жена, которая бы вела хозяйство, дом, а я врач. Как вам известно, я приехала, чтобы работать по специальности. Я совершенно не разбираюсь в хозяйстве и считала бы, что растрачиваю свои способности, свою специальную подготовку, если бы бросила врачебную практику. Эта работа — мое призвание, и я никогда не откажусь от нее.
Какое-то время он молчал, а потом обратился почти возмущенно: