Знахарь-2 или профессор Вильчур

Прежде чем пойти к больному, профессор Вильчур провел длительную беседу с Ранцевичем и с теми врачами, которые наблюдали Добранецкого. Вильчуру представили обширное и старательно подготовленное описание болезни, а также выписку проведенных исследований и анализов. Он должен был признать, что они учли все. Были отмечены все симптомы, не исключая даже таких, которые в данном случае не имели никакого значения, таких, которые лечащий врач не мог объяснить. Располагая таким обширным материалом, Вильчур смог сделать заключение о заболевании и состоянии больного. Содержащиеся диагнозы и выводы участников консилиумов, казалось, выражали единое мнение о том, что в области мозжечка (по мнению Колемана, между мозжечком и мозговой корой) появилось новообразование, возникшее в результате вырождения тончайшей ткани или мягкой мозговой оболочки.

Такого же мнения придерживался и Ранцевич. При этом он добавил, что, по предположению самого Добранецкого, корни опухоли находятся где-то в области эпифиза, а это говорило о том, что первые симптомы болезни связаны с нарушением обмена веществ. Первоначально Добранецкий, как и другие врачи, которые его осматривали, относили это за счет плохого функционирования печени.

— Да, — сказал Вильчур. — Мне кажется, что Добранецкий прав: плохая работа печени очень часто бывает вторичной на фоне недостаточной секреции шишковидной железы. И если новообразование гнездится там, то удаление его будет очень трудным. Поражены слух и зрение, а также мозжечок. Значит, новообразование идет в разных направлениях.

Он задумался, а Ранцевич спросил:

— Имеет ли смысл операция в сложившейся ситуации?

— Не знаю, посмотрю, — ответил Вильчур. — Я хочу осмотреть его сейчас.

Добранецкий был в сознании, однако Вильчура не узнал, а профессор сразу же отметил у больного важный симптом, который не был записан в истории болезни: расширенные зрачки. Это давало основания предположить, что ухудшилась работа гипофиза, так как расширение зрачков могло быть лишь результатом чрезмерной работы надпочечников, регулируемой гормонами гипофиза. Значит, новообразование должно быть большим, если его давление воздействует на гипофиз. А это, в свою очередь, означало, что Сильвиев водопровод прижат, и соединение между третьим и четвертым желудочком прервано.

Дальнейшее обследование ничего нового к диагнозу Вильчура не добавило. Поскольку сердце работало достаточно ритмично и давление не опускалось ниже 100, профессор заключил, что можно делать операцию.

Весть об этом тотчас же разнеслась по всей клинике. Так как левая рука Вильчура была неподвластна ему и он не мог сам проводить операцию, то оперировать должен был доктор Ранцевич, а ассистировать специалисты по хирургии мозга из клиники доктора Хеннеберга в Познани. Сам доктор Хеннеберг уже неделю находился в Варшаве.

Операция была назначена на десять часов вечера. Вильчур с Ранцевичем и Хеннебергом закрылись в анатомическом кабинете, где Вильчур на модели мозга начал детально разъяснять свое мнение по поводу положения и размещения новообразования.

Разумеется, до вскрытия черепа все это опиралось только на его гипотезы, но оба слушателя старались не упустить ни одного слова из его пояснений, потому что оба верили в то, что гипотезы Вильчура вытекают из его удивительной интуиции, интуиции, граничащей с гениальностью.

— Так, мне кажется, выглядит ситуация, — закончил он. — Я согласен, что операция очень сложная и остается мало надежды на ее благополучный исход, тем более что несколько разрезов, а точнее, восемь или десять нужно будет выполнить вслепую, доверяя лишь своему чувству прикосновения.

— Ну, и утешили вы нас, пан профессор, — скривился Ранцевич.

Хеннеберг встал и отодвинул стул.

— Я против проведения операции.

— У меня другое мнение, — Вильчур покачал головой.

— Но это выше человеческих возможностей! э

— Значит, — спокойно сказал Вильчур, — следует найти в себе нечеловеческие возможности. По моему мнению, если операция не будет сделана, пациент не доживет до завтрашнего вечера, поэтому риска никакого. Я бы не ратовал за операцию, если бы не был уверен, что благополучное удаление новообразования спасет ему жизнь, более того — позволит вернуть здоровье. Уважаемые коллеги, речь идет о механическом удалении опухоли, а это задача исключительно хирургии. Я согласен, что в данном случае это весьма сложная задача, возможно, самая трудная из всех, с которыми я встречался в жизни. Тем не менее, считаю своей обязанностью сказать вам, что не одобрил бы ни одного хирурга, если бы он отказался от операции, особенно тогда, когда этот отказ означал бы неминуемую смерть больного.

— Вы правы, профессор, — согласился Ранцевич, вставая и глядя на часы. — Приступаем к операции. Не скрою, я уверен в неблагоприятном исходе, но все-таки приступить следует.

Он похлопал по плечу Хеннеберга.