Знахарь

— Несомненно. Я рассматривал еще одну версию: случайное убийство. Допустим, профессор нашел их и во время ссоры был убит. В таком случае опять же следует принять во внимание, что профессор был человеком недюжинной силы, а на его одежде не обнаружено следов крови. Невозможно предположить, чтобы худощавый и довольно хилый молодой человек смог убить такого гиганта, как профессор Вильчур, не пользуясь оружием. Именно поэтому я не трачу понапрасну времени на их поиски.

— Может, оно и лучше, если вы их не найдете, — согласился председатель.

— Может, и лучше, — подтвердил комиссар.

Хотя ничего иного он и не мог сказать, так как полиция по-прежнему не располагала сведениями о нахождении Беаты Вильчур, ее дочери и неизвестного молодого человека.

Проходили месяцы, и, захваченные повседневной суетой большого города, люди постепенно стали забывать о профессоре Рафале Вильчуре и его таинственном исчезновении. Многочисленные папки с материалами следствия грудились в шкафах и медленно покрывались пылью, на них нагромождались кипы новых досье. Спустя год, их запаковали в ящики и сдали в архив.

В соответствии с законом об управлении имуществом отсутствующего, суд назначил попечителя, и у адвоката Шренка, которому вверили эти функции, не возникало повода для нареканий. Жалованье шло постоянно, а работы было немного. Виллу он сдал в аренду, капитал поместил в ценные бумаги, руководство клиникой поручил способному и вызывающему полное доверие доктору Добранецкому, самому близкому коллеге погибшего.

Клиника работала в прежнем, установленном еще профессором Вильчуром, ритме. За несколько месяцев закончили строительство нового корпуса, а наплыв пациентов, который вначале значительно сократился, снова вернулся к норме. Доктор Добранецкий провел незначительные изменения: ликвидировал несколько бесплатных мест для бедняков и сократил пару человек из персонала клиники. После неприятного разговора с шефом, вызванного сокращением бесплатных мест для бедных детей, подал заявление об уходе ассистент доктор Скужень. Затем уволили бухгалтера Михалака и секретаршу панну Яновичувну, которая хозяйничала в клинике, как у себя дома, вмешивалась в распоряжения доктора Добранецкого и смеялась над его манерами, лишенными достоинства.

Ее поведение было вызывающим еще и потому, что новый шеф усилил дисциплину в клинике, где прежде царил дух патриархальной вольницы. Одновременно вырос и его авторитет. Новые выборы в Объединении хирургов принесли ему титул председателя, а годом позже он получил кафедру погибшего и звание профессора. Будучи очень способным доктором и обладая деловой хваткой, Добранецкий постепенно приумножал свое состояние. Росла и его слава как врача.

С течением времени название «Клиника проф. докт. Вильчура» становилось все более необоснованным анахронизмом. Поэтому никого не удивило, когда в конце концов с согласия попечителя название это было изменено на «Клиника им. проф. докт. Вильчура». В связи с этим была опубликована довольно обширная биография прежнего хозяина клиники, написанная профессором, доктором К. Добранецким, под названием «Профессор Рафал Вильчур — гениальный хирург».

Работа заканчивалась словами:

«Преклоняясь перед незабвенной памятью замечательного Человека, мудрого Учителя и большого Ученого, польская медицина скорбит о его трагическом исчезновении, которое, наверное, навсегда останется тайной».

Глава III

Сержант полиции в Хотынове, Виктор Каня, сидел за канцелярским столом, покрытым чистым зеленым сукном, и время от времени позевывал, глядя в окно. Участок размещался в домике на краю деревни, и из окон открывался изумительный вид на поля, покрытые густой зеленью, на берег озера, где как раз развешивали сети, на темную полосу леса, откуда виднелась труба лесопилки Хасфельда, и на ведущую к ней дорогу, по которой шел заместитель Кани, участковый Собчак с каким-то высоким худым бородачом.

Собчак, широко расставляя ноги, раскачивался при каждом шаге, точно утка. Он нес под мышкой большой лист фанеры для выпиливания. Бородач, должно быть, работал на лесопилке, но недавно, потому что сержант Каня видел его в первый раз, а в Хотынове и округе в радиусе десяти километров он знал всех. Настораживал тот факт, что Собчак сам нес фанеру. Видимо, он не счел возможным воспользоваться услугами этого человека. Значит, с ним было что-то не так и сопровождал он Собчака не по своей воле.

В участок Хотынова приводили разных людей. За драки в селах, за мелкие кражи в лесу и в поле, за браконьерство. Иногда удавалось поймать какую-нибудь более крупную дичь: бандита или контрабандиста, обходящего большие тракты и старающегося проселочными дорогами добраться до немецкой границы.

Однако высокий бородач, шагавший в сопровождении Собчака, не вызвал у участкового никаких опасений. Наверное, стащил какую-то мелочь.

Спустя несколько минут, они вошли в участок. Бородач снял шапку и остановился в дверях. Собчак отдал честь и доложил: