Знахарь

Появление сияющего и веселого Лешека произвело в Людвикове сенсацию. Во-первых, его здесь не ждали, во-вторых, в нем произошли заметные перемены: без следа исчезло прежнее раздражение, резкость движений, безразличие к домашним и имущественным делам, тоска.

— Что с тобой случилось, Лешек? — мягко спросила пани Элеонора.

— Я изменился, мама, стал другим человеком.

— Интересно, как долго продлится эта благополучная фаза?

— О да, — усмехнулся он таинственно. — У меня такое чувство, что это последняя фаза моего развития. Видите ли, я многое передумал и пришел к выводу, что уже пора стабилизировать свое положение, начать работать, упорядочить жизнь и так далее.

Пан Чинский даже глаза оторвал от газеты.

— Не значит ли это, что ты, наконец, собираешься заняться фабрикой?

— Ты не ошибаешься, отец!

— Значит, мне следует послать благодарственное письмо дяде. Это в их доме ты встретил того, кто так повлиял на тебя? Там, кажется, было много гостей.

— О да, очень много, просто толпа. — кивнул головой Лешек и добавил, подумав: — И в этой толпе я встретил… себя.

— А?.. И какое впечатление от этой встречи?

— Вначале довольно неприятное. Я услышал в свой адрес много справедливых критических замечаний, однако позднее убедился в том, что встретился с человеком, который знает, что ему нужно. И мы оба этому очень обрадовались.

Пани Элеонора наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Поздравляем вас обоих, а также и себя.

— Спасибо, мама. Я заслуживаю поздравления больше, чем ты предполагаешь, — ответил он серьезно.

Этот разговор состоялся вечером после ужина и преисполнил старших Чинских розовыми надеждами. Каково же было их удивление, когда на следующее утро, поинтересовавшись у прислуги, спит ли еще молодой хозяин, услышали отрицательный ответ:

— Молодой хозяин приказал подать мотоцикл и уехал в сторону Радолишек.

Глава XI

Приходской ксендз Пэлька был уже в преклонном возрасте. Спал он мало и просыпался рано. У него были какие-то нарушения в работе пищеварительного тракта, по этой причине не заморив червячка он чувствовал себя отвратительно. Посему к заутрене, как правило, звонили около семи, а в семь часов ксендз Пэлька уже выходил к алтарю.

Чтобы успеть в костел, Марыся должна была вставать в шесть часов, и поэтому она постоянно недосыпала. Молитва в костеле приносила ей такое успокоение, что на протяжении нескольких дней она не пропустила ни одной службы. Став в углу за амвоном на колени, она горячо молилась, прося Бога простить ей грехи, снять с нее огорчения и печали, которых так много свалилось на ее голову, послать ей радость, а еще дать счастье человеку, которого она полюбила.

На хорах исполнялись удивительные церковные мелодии, в которых не слышалось ни грусти, ни веселья, только какое-то дивное всепоглощающее спокойствие вечности, небесный покой, какой звездными ночами опускается на землю.

Этот покой заполнил костел, застыл в белых изваяниях апостолов и святых, расплылся в истершихся ликах почерневших икон, звучал в долетающих от алтаря молитвах и наполнял измученные души верующих, которые пришли сюда за успокоением.

Марыся выходила из костела с предчувствием перемен. Ей казалось, что вот-вот все изменится и счастье придет к ней. Ее вера в лучшее была так сильна, что однажды утром, когда она возвращалась из костела и увидела возле магазина пана Лешека, то даже не удивилась.

— Пан приехал, — повторяла она дрожащим голосом, не в силах скрыть своей радости, — приехал…

После разлуки он показался ей необычайно серьезным и собранным. Марыся заметила это, несмотря на свое волнение, переросшее в замешательство. Она растерялась, когда он поцеловал ей руку на улице, на людях.

Как только они оказались внутри магазина, Лешек взял ее за руки и, глядя Марысе в глаза, сказал:

— Я никогда и никого так не любил, как тебя. Ты мне очень нужна. Согласишься ли ты стать моей женой?

У Марыси подогнулись колени, голова закружилась.

— Что вы… что вы… говорите… — произнесла она, заикаясь.

— Прошу тебя, Марыся, стать моей женой, очень тебя прошу.

— Но… это невозможно! — почти прокричала она.

— Почему невозможно?

— Вы подумайте! — она вырвала свои руки. — Вы же шутите!

Лешек нахмурил брови.

— Ты не веришь мне?

— Нет-нет, я верю, но разве вы подумали… Боже! Представляю себе, что будет! Ваши родители… А эти здесь, в городке… Они отравят вам жизнь, заклюют… Возненавидят меня…

Чинский кивнул головой.

— Да, разумеется. Я все это предвидел. Знаю, что нас ждет много испытаний, преследований, насмешек. Но, имея право выбора, я согласен ради тебя на любые трудности, ведь я люблю тебя. Но если ты этого не понимаешь, значит я ошибался и ты меня не любишь.

Она с укором посмотрела на него.

— Я?.. Я вас не люблю?..

— Марысенька!

Он заключил ее в объятия и осыпал поцелуями. Его пылкость и сила, с которой он привлекал ее к себе, парализовали Марысю. Ей не хотелось защищаться, да она и не могла, потому что в эти минуты она была безмерно счастлива. Она могла поклясться, что с сотворения мира ни одна девушка не испытывала такого счастья.