Знахарь

Профессор Добранецкий не без удивления заметил в его лице и в опущенных глазах выражение неизъяснимого волнения, хотя сам он тоже был взволнован не меньше. Один из судей согнутым пальцем незаметно смахивал слезы. Другой сидел, напряженно всматриваясь в бумаги, лежавшие на столе.

Оправдательный приговор, казалось, был предрешен, тем более что прокурор отказался от выступления.

— Осужденному предоставляется слово, — объявил председательствующий.

Антоний Косиба не шелохнулся.

— Вам предоставляется последнее слово, — адвокат Корчинский тронул его за локоть.

— Мне нечего… сказать. Мне все равно…

Если бы кто-нибудь в эту минуту посмотрел на профессора Добранецкого, то поразился бы резкой перемене, происшедшей с ним. Профессор вдруг побледнел, сделал движение, точно хотел вскочить со стула, и открыл рот…

Но никто этого не заметил. Все как раз вставали, поскольку суд удалялся на совещание. После выхода судей зал наполнился громкими голосами. Многие окружили Корчинского, поздравляя с успешно завершенным делом. Некоторые вышли в коридор покурить.

Профессор Добранецкий пошел за ними. Когда он вынимал портсигар, руки его дрожали. Найдя пустую скамейку в дальнем углу, он тяжело опустился на нее.

Да, он узнал его. Узнал абсолютно точно: знахарь Антоний Косиба был когда-то профессором Рафалом Вильчуром.

Этот голос!

Нет, он никогда не забывал этот голос. На протяжении многих лет он вслушивался в его звучание. Вначале молодым студентом медицинского института, потом ассистентом, наконец как начинающий врач, которого приютил большой ученый… Как он мог не узнать сразу знакомых черт? Как мог не разглядеть их под седоватой щетиной?

Боже! Каким глупцом он был, озадаченно осматривая послеоперационные следы на пациентах Антония Косибы, не в состоянии понять, как мог сельский знахарь так гениально выполнять сложные приемы, перед которым заколебался бы он сам, профессор Добранецкий.

— Я должен был сразу узнать его руку! Какой же я глупец!

А ведь ему в руки попали и другие ниточки! Среди обследуемых находилась девушка, которую знахарь оперировал по случаю перелома основания черепа. Правда, Добранецкого сразу насторожила ее фамилия — Вильчур, но в суматохе он не подумал поговорить с ней. Вообще-то фамилия эта довольно распространенная. У него было несколько пациентов Вильчуров. Однако уже тогда следовало задуматься. Возраст этой девушки соответствовал возрасту дочери профессора Вильчура… Когда она исчезла вместе с матерью из Варшавы, ей было лет… семь. Да, все ясно…

— Это не может быть случайностью. Знахарь Косиба… и она.

Профессор выбросил незажженную папиросу и стер со лба испарину.

— Значит, он не умер! Его не убили! Он укрылся в провинции под чужой фамилией и в мужицкой одежде, укрылся вместе с дочерью, но почему не изменил и ее фамилию?.. Почему отец и дочь делали вид, что не знают друг друга?

В памяти всплыли слова, сказанные девушкой при обследовании:

— Дядя Антоний был внимателен ко мне, как родной отец.

— Зачем эта комедия?.. Он ведь и есть ее отец! Достаточно было встать и сказать: «У меня есть право оперировать и лечить. Я не знахарь Косиба. Я профессор Рафал Вильчур».

И он был бы свободен.

— Почему же он так цепко держится за свою маску? Открой Вильчур свою настоящую фамилию в суде первой инстанции, и все бы тут же закончилось, но он предпочел свободе приговор, обрекающий его на три года тюрьмы!

Если бы профессор Добранецкий так хорошо не знал своего прежнего шефа и учителя, то у него возникла бы мысль, что Вильчур совершил какое-то преступление и теперь скрывается от закона.

— Нет, здесь скрывается какая-то тайна. Эта история более запутана, чем кажется на первый взгляд.

Память услужливо представила внутреннему взору Добранецкого первые дни после исчезновения профессора Вильчура. Неужели исчезновение пани Беаты с дочерью, а затем гибель профессора Рафала — хорошо разыгранная комедия?.. Тогда каковы же мотивы их побега?.. Отказались от состояния, положения в обществе, славы. И сбежали, но с какой целью?

Рациональный разум Добранецкого требовал ответа, обоснованного логическими предпосылками и нормальными человеческими действиями.

Однако сейчас у него не было времени на разгадывание головоломок. Каждую минуту могли вернуться судьи и объявить приговор.

— Я обязан немедленно сообщить адвокату о своем открытии и потребовать возобновления разбирательства, чтобы сделать заявление, что в лице знахаря Косибы я узнал пропавшего профессора Вильчура.

Добранецкий закусил губу и чуть слышно повторил:

— Да, это мой долг.

Однако он не сдвинулся с места. Мысли вихрем проносились в его голове. Стремительно росла и цепочка возможных последствий такого открытия.

Прежде чем принять решение, следовало трезво взвесить все «за» и «против» и, естественно, предусмотреть последствия. Профессор Добранецкий не любил действовать вслепую под влиянием голых эмоций.

— Прежде всего, нужно взять себя в руки, — произнес он таким тоном, каким успокаивал нервных пациентов.