Знахарка

Гость, принесший берестяные грамоты, уехал с неделю назад. Лицо воеводы, провожавшего того, было чернее тучи. Даже молодая жена боялась потревожить его своею лаской. А уж чернь...

В тот же день в замок пожаловали три всадника. И если доселе они приезжали с полными обозами, а в замке их ждало гулянье и пир, то на этот раз старосты спешились со взмыленных скакунов, чтобы скорее пройти в зал.

Говорили долго. Кажется, кричали, спорили. Только господин запретил и близко подходить к тяжелой двери. Правда, нескольких слуг все равно выпороли - гнев искал выхода.

А потом случилось страшное.

Здоровый, кряжистый воевода, разворотом плеч обходивший любого мужика в округе, захирел. Первыми прознали про то слуги, потому как молодицу больше не впускали в мужнины палаты.

Воевода второй день не спускался в трапезную.

В замке готовили вкусно. А уж теперь - и подавно. Кухар изгалялся как мог. Страшился расправы. Обыденные харчи, горячо любимые широкоплечим хозяином, не ставили в высокую печь. Все больше заморские блюда. И травы душистые везли с самих Южных Земель, чтоб пахло...

Только это не помогало.

Выставлял воевода у двери посуду с остывшей едой, к которой почти не притрагивался. И только воду пил. Много, жадно. И все равно сох.

Спустя неделю вышел постаревшим и осунувшимся. Не худым - тощим даже. Ухватился рукой за пробегавшую мимо девку, упал без сил. А на руку той прыснула зловонная черная жижа, сбежавшая из лопнувшего струпа.

Девка тогда кричала. Долго и истошно.

А потом и она слегла.

Несмотря на студеный воздух, ставни в замке держали раскрытыми настежь. Ждали здешнего знахаря.

А как тот приехал - уразумели, что не поможет. Только делать-то что-то надо...

Люди справлялись, как могли.

В коридорах пахло травами. Только теперь не заморскими - своими, родными. Полынью вот, шалфеем, зверобоем...

Можжевеловые ветки развешивали по углам горниц. И тоже жгли, проливая слезы от едкого дыма - окуривали палаты.

Пили отвары, сыпали в еду пахучие соцветия - до горечи, до потери вкуса. И покрывали дощатые полы ковром из сухих листьев да веток.

А хворающих становилось все больше.

Потом пришли три грамоты. В них размашисто, небрежно было написано то, о чем в замке догадывались. Хворь пошла по селам. Умерших покамест было немного, но заболевали все больше.

И знахарей не хватало.

Кто-то вспомнил про старых богов.

В закутках шептались, что, мол, Огнедержец бережет детей своих. Говаривали, будто в иные времена посреди болезни рождался в людях дар, который ворожеи несли в села. Да только часы те прошли. И вспомнит ли Огнедержец о слове, данном людям?

Может, и вспомнит.

Но примут ли они, глупые дети, этот дар? Припомнят ли, что ворожеи с ворожебниками не зараза какая, не гнусь, а спасение?

Люди шептались все больше. И говор этот летел поверх голов, проникая сквозь тяжкие створки храмовых дверей. За ними денно и нощно возносились напевы да песнопения, а храмовники все чаще раздевали младенчиков. Метки черные искали. Зачем? Потому как ворожеи - ведьмы, значится - всегда отмечены черным знаком.

Только могли ли знать храмовники, что метка Огнедержца лежит не на плоти, а в душе?

И что просыпается дар не у одних младенцев...

Глава 5.

Смеркалось.

Сиреневый воздух дрожал меж деревьев, сливая стволы близкорастущих сосен в густой частокол. Тонкая нахоженная тропка, вившаяся между столетними исполинами, вот-вот грозилась оборваться, оставив всадников в густой чаще.

Ашан опасался ночного леса.