Знаки и чудеса

Вначале камень был доставлен в Каир, в основанный Наполеоном Египетский институт. Точно предчувствуя утерю камня, французские ученые сделали оттиски с надписей, изготовили копии, а затем послали их во Францию. Позднее памятник был переправлен в Александрию и установлен там в доме французского главнокомандующего Мену. Но в 1801 году англичане высадили в Египте свои войска, и Мену вынужден был капитулировать. В акте о капитуляции специально отмечалось, что французы должны передать англичанам все предметы древности, найденные за последние три года в долине Нила. Правда, Розеттский камень, к которому всей душой были привязаны нашедшие его французы и значение которого очень хорошо понимали обе стороны, побежденные пытались сохранить для себя, объявив его частной собственностью генерала Мену, не подпадающей под условия капитуляции. Однако английский командующий лорд Хатчинсон с «обычным пылом, поскольку речь шла о науке», Настоял на передаче камня. Под перекрестным огнем язвительных насмешек стоявших вокруг французских офицеров уполномоченный Хатчинсона Тернер отдал приказ об отправке бесценного монумента. В 1802 году он был доставлен в Портсмут, а позднее водворен в Британском музее, «где, надо надеяться, он будет пребывать долго… гордый трофей британского оружия… взятый не грабежом безоружного населения, но добытый в честном бою». Так заканчивается доклад Тернера.

Гордый трофей британского оружия… Но, увы, духовная победа над испещренным надписями камнем была не под силу британскому оружию. Судьба — без сомнения, справедливая судьба в глазах французов — уготовала ее, несмотря на многообещающие открытия английского исследователя Томаса Юнга, французу Жану-Франсуа Шампольону.

Однако еще до того, как на первый план выступили Юнг и Шампольон, одна копия надписей попала к министру Шапталю. Этот последний передал ее уже тогда известному и прославленному парижскому востоковеду Сильвестру де Саси, ученому с мировым именем, который в результате своей академической и педагогической деятельности стал основателем новой школы востоковедов не только во Франции, но и в соседних странах. Де Саси обратил на себя внимание и как дешифровщик: ему удалось подобрать ключ к прочтению пехлеви — среднеиранского языка и письменности. Но перед копиями Розеттской надписи и он был бессилен. Он смог определить в демотическом тексте только те группы знаков, которые соответствовали неоднократно встречающимся в греческой части именам Птолемея, Александра, Александрии, Арсинои и Эпифана. Однако его предположения о тождестве знаков демотического письма с греческими буквами оказались неверными.

Сильвестр де Саси был большим ученым, но он был также и большим человеком. В письме к Шапталю он откровенна признался в своей неспособности расшифровать тексты и отослал копию шведскому археологу Давиду Окербладу, известному ученому-любителю, который уже побывал на Востоке в качестве дипломата, а как раз теперь жил в Париже, куда прибыл для пополнения своих знаний. Окерблад занимался в основном коптским языком. Он с рвением взялся за работу над присланной ему копией; кроме того, в его распоряжении находился отлитый из серы слепок с надписей. Как и де Саси, он ошибочно принял демотическое письмо за алфавитное и поэтому считал, что оно скорее поддастся дешифровке, чем иероглифы (тем более, иероглифическая часть текста была очень сильно разрушена). Окерблад был знатоком классической и восточной филологии, и Окербладу повезло! Ему удалось опознать и прочесть в демотической части все собственные имена греческого текста.

Затем он разложил на отдельные буквы написанные демотическими знаками греческие имена и получил алфавит\ из 16 содержащихся в них букв (из которых большинство он также угадал правильно). И тут Окерблад заметил, что те же самые знаки встречаются и вне собственных имен. Изумленный и обрадованный, он вдруг понял, что может разобрать по буквам целые слова, которые ему хорошо знакомы из коптского языка. В одном месте Окерблад прочел «ерфеуи» («храм»), в другом — «уейнин» («греки»), а в конце нескольких слов, написанных демотикой, он даже распознал знак для грамматического окончания третьего лица (f), выражающего в коптском языке местоимения «он» и «его». (Как нам теперь известно, коптская письменность, представляющая собой разновидность греческой, заимствовала некоторые демотические знаки.)

Вероятно, в ходе исследования наш швед склонялся временами и над иероглифическим текстом Розеттской надписи, и однажды он увидел, что там, где в греческом тексте речь шла о «первом», «втором» и «третьем» храме, в соответствующих строках иероглифической части стояла простая, двойная и тройная черта с каким-то еще знаком над ними. Итак, Окерблад определил иероглифы, обозначающие порядковые числительные «первый», «второй», «третий»!