Знаки внимания

На следующий день мы поехали покупать машину, и очень повезло, что нашелся цвет кузова, который сразу понравился мне — вкусный мятный с перламутровыми искорками. Но стоимость даже в минимальной комплектации… в интернете я видела совсем другие цены. Я мигом потухла и категорически отказалась от такого подарка.

— Папа, это жулики однозначно, я читала о таком. Заманивают якобы низкой ценой, а потом… — встрепенулась я, — там еще в договоре купли-продажи мелкими буквами могут быть прописаны обязательства покупателя и за их невыполнение тоже придется платить и ого-го!

— Кать… обижаешь, твой папа что — лох? Я звонил Сашке с утра — советовался. Нормальный здесь салон. Возьму в кредит, я могу себе позволить, поверь мне. Сейчас начнется сезон и деньги "потекут рекой".

— Я добавлю, пап, не спорь, это не обсуждается. Я тоже хочу поучаствовать, раз уж выпросила. Оформляй кредит так, чтобы когда я продам своего «крокодильчика»…

Мы договорились, и вскоре я ходила вокруг Букашки, нарезая круг за кругом, ласково гладила крышу, слегка выпуклые передние дуги. Заглянула в салон, с удовольствием обнюхала его, посидела по очереди на всех без исключения сиденьях. Вышла и, обойдя опять свое сокровище кругом, по-хозяйски ощупала диски и протекторы.

Папка оформлял покупку в кредит и посматривал на меня. А потом, когда уже выкупленная и заправленная под завязку машина выезжала из соседней с автосалоном заправки, он — притихший и молчаливый, попросил меня остановиться у какого-нибудь нешумного кафе, которое мне нравится.

И не успела я выйти из машины, как он уже стоял рядом, а потом крепко обхватил меня и долго не отпускал, мы просто стояли вдвоем и обнимались. Я чувствовала себя надежно и правильно пристроенным ребенком. Хорошо и уютно я себя чувствовала.

— Ты еще такая маленькая у меня, Каточек. Как я, скотина такая, мог? — оторвался он от меня, — пошли… поговорим с тобой.

Я категорически не хотела выяснять отношения — вчера все уже было сказано. Но похоже было, что папа решительно настроен на разговор. Поэтому я уговорила его не ограничиваться кофе и легонько перекусить перед походом в гости, и вначале мы поели. За это время он немного успокоился, но все равно не до конца:

— Нам тогда дела не было до тебя, Кать — и ей и мне, но это я сейчас все понимаю. То, что мы тянули до твоего совершеннолетия…, я теперь будто со стороны смотрю и вижу, что твои интересы были для меня вторичны — просто причина удержать ее рядом еще немного.

— Пап, а может, не нужно, ну его? — ужаснулась я наметившемуся масштабу самобичевания и попыталась остановить его. Вот зачем мучить себя и, наверняка же — меня тоже? У меня тут праздник сегодня… со вчерашнего вечера праздник, так зачем?

— Какое совершеннолетие, Катя? — горячился папа, — тебя нужно было мерить совсем другими мерками — два факультета за четыре года! У тебя не было юности с этой учебой, ты сбежала в нее от наших проблем, из родного дома, а потом и города. А тебе не просто мы нужны были рядом, а поддержка наша, спокойствие, стабильность, как минимум, а максимум — любовь наша безмерная, учитывая особенности твоего характера. Понимать нужно было, что у тебя не само собой все так хорошо получается, а что тебе трудно неимоверно!

— Пап, па… — опять попыталась я остановить его.

— У тебя до сих пор нет отношений, — сказал он уже почти спокойно, но как-то безнадежно, — потому что ты насмотрелась нашей семейной жизни. Так же? Ты боишься из-за нас? Катя… ты могла не совсем так все понять, это не всегда…

— Ой, да не придумывай ты, пожалуйста! — уже всерьез разозлилась я, — здесь вы точно не виноваты. Просто мне не повезло с первой любовью.

— Первая почти всегда комом, — глухо согласился папа. Откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на меня. Когда понял, что выдавать пароли и явки я не собираюсь, вздохнул и заговорил опять:

— Когда раны на теле, их видно — это кровища и боль, а потом еще и шрамы остаются. И на душе тоже раны и они тоже больные, Кать, иногда просто невыносимо. И шрамы остаются так же и тоже внутри все уродуют, — он тряхнул головой и заговорил тихо, почти зашептал: