Знаки внимания

— А-а-а… перед отправкой домой их часть построили и зачитали приказ о мародерстве. Если бы нашли — полевой суд, а там уже все понятно. Они с товарищем зарыли золото в снарядной воронке под огромным приметным дубом в парке возле дворца Сан-Суси. Так в солдатских вещмешках и зарыли. Там, наверное, и лежит до сих пор.

— А вот это сильно вряд ли, — задумчиво протянула я, — после войны все проверяли на мины, разминировали.

— Э-э, нет, — хитро улыбнулась бабушка, — в то время миноискатели реагировали только на железо — Паша говорил. Так что… А у деда остался только портсигар белого металла, всего на один слой тонких дамских папирос. И сам тонкий, элегантный. Может, только благодаря ему и есть мы с тобой. Иногда такое зло берет! — завелась она опять, — они же потом сами… вагонами, составами, для себя лично тянули, сволочи!

— Не сотрясай, ба, смысл? — обняла я ее.

— И правда — хоть обтрясись…

Она взяла со стола коробочку с маркой и прошла в угол — к зеркалу. Наклонилась, нажала рычажок под тумбочкой и спрятала марку в выдвинувшийся потайной отдел. Рычаг щелкнул, и даже щелочки не осталось — только замысловатая резьба по дереву.

— Ее цену Паша тогда узнал только приблизительно — около миллиона в долларах, туда-сюда…, а сейчас — Бог ее знает? Тоже немало, наверное, я даже думаю, что это никакая не тайна, можно поискать те сведенья, что в свободном доступе — вещь известная. А в то время интернета еще не было, пришлось осторожненько выспрашивать у знатоков, объясняя интерес тем, что дед видел ее где-то на войне, в рамочке на стене… в общем — объяснить убедительно, очевидно, не получилось. После этого у нас был обыск, Катюш. Очень аккуратный обыск, но в своем доме разве не заметишь?

А твои родители отказались от нее и можно подумать — осчастливили тебя! Это очень опасная штука и продать ее невозможно — отберут и хорошо, если живыми оставят. Бессмысленно даже и пытаться. Положишь потом в банковскую ячейку, но только когда будешь сама зарабатывать, когда появятся деньги, чтобы открыть счет. Тогда и спрячешь туда… и вот это тоже.

Она вынула из ушей и протянула мне длинные старинные серьги.

— Вот так будет понятно. Марку не нужно светить, а серьги покажешь… ненавязчиво так, как оправдание — они дорогие, хоть и серебро — свекровь мне подарила.

— Ты, как Штирлиц, ба — шифруешься, легенду мутишь, туману напускаешь. Забери пока, куда мне сейчас? Неужели все так страшно? Вроде столько лет прошло, — недоверчиво пожимала я плечами.

— Я думаю, что лучше перестраховаться и поосторожничать. Береженого Бог бережет, так же? Большие деньги всегда были и будут опасны.

Глава 3

Возле приемного покоя областной больницы нас уже ждут. Рослый медбрат идет следом за Ваней, который упрямо тащит меня на руках.

— Ну и тащи, раз тебе делать нечего, — сдаюсь я, потому что запросто могла проехаться на каталке.

После врачебного осмотра выясняется, что у меня действительно только сильные ушибы да порез. Под уколами с местной анестезией я болезненно дергаюсь и цепенею, а потом рану шьют и накладывают повязку. К счастью, я не вижу этого — между мной и операционным полем установлена ширмочка. Но когда дело подходит к концу, все внутри уже спрессовано в нервный дрожащий комок, расслабиться никак не удается, на вопросы медиков отвечаю напряженным дрожащим голосом, и опять мне что-то колют. Потом делают рентген плеча и ребер, на гематомы, которыми наливаются предплечье, бок и бедро, медсестра бережно наносит пахучую мазь.

— Терпи, это уже не страшно, — убеждает она, когда я шиплю от боли под ее осторожными пальцами, — и хорошо, что болит. Значит, нерв не потерял чувствительность. А могло быть намного хуже — даже некроз тканей, ушибы тоже разные бывают.

Нас с Иваном размещают в двухместной палате. Он аккуратно сгружает меня на кровать, отходит к своей и снимает свитер, оставшись в светлой футболке.

— Вань, ну зачем ты здесь? — пытаюсь я устраниться от чрезмерной, а потому подозрительной для меня заботы СБ, — думаешь я смогу нормально выспаться, если ты будешь храпеть рядом?

— Потерпишь… Екатерина Николаевна, зато точно жива останешься, — ехидно тянет он.

— Это ты так иронизируешь, что ли? — поражаюсь я, — хочешь сказать, что я подняла панику на ровном месте?

— Я вообще молчу, — отворачивается он, натягивая поверх футболки белый медицинский халат.

Нужно позвонить бабушке, чтобы предупредить ее о том, что меня не будет дома, и я звоню. Врать ей я не собираюсь:

— Я жива и здорова, правда в синяках и нога поцарапана. Ты меня поняла? Ничего серьезного, но своего «Жука» я угробила.

— Авария… — выдыхает бабушка.

— Ба, ну ты же сама врач. Говорю же тебе — жива я и здорова.

— Ты Сергею звонила? — спрашивает она.

— Нет. И ты не звони. Он будет говорить… окажется, что он опять прав.

— А он неправ?

— А он неправ. За три года ни одного штрафа или аварийной ситуации по моей вине.

— А сейчас, значит… Ты где — у нас?

— Да, в областной. Но ты не приезжай, я буду спать. Страшный подговорил врачей, чтобы меня тут на ночь оставили.

— Спи тогда. Я позвоню и поговорю с лечащим. Кто у тебя?