Знаки внимания

И еще… слушай меня внимательно: деньги — зло по определению, но на них можно купить очень много маленьких радостей. Вот карточка, ни на чем не экономь. Я хочу, чтобы этот отпуск запомнился тебе на всю жизнь. Поверь, Катюша, есть моменты, которые не повторяются, как потом ни старайся. Прошлое лето было дождливое, сентябрь — вообще дрянь… лови сейчас момент, не отказывай себе ни в чем. Это я исключительно в том плане, — уточнил он, озабоченно заглядывая мне в глаза, — что не экономь презренный металл, а то я обижусь. А твой Ромэо, я полагаю — без копейки.

— Я так не думаю, папа. Но спасибо.

— Еще, Катя… дай мне свой телефон, пожалуйста.

— Ты же сказал выключить — тарифы зверские и связь через тебя?

— Разговорчики…

Я принесла телефон, и он покопался в нем, отвернувшись в сторону.

— Что там, па? — пыталась я заглянуть через плечо.

— Порядок, я проверил — будем на связи. Я забил пинкод. Все хорошо, Каточек, все будет хорошо…

Он уехал в середине дня, даже не поговорив напоследок с Георгием, что было вообще странно. Только сказал нам обоим уже из машины и совершенно серьезно, безо всяких приколов:

— Люди должны говорить друг с другом. Как вам такая философия? — и сам подтвердил: — Грамотная. Готовь горячее, Катерина, на одном пршуте посадишь себе желудок. Мира обещала передать мясо.

— Папа, а как же Мира? — ужаснулась я, разом вспомнив Сережу.

— Катя… не утомляй командира — вообще не твоя проблема, — и уехал на своем стареньком «Фиате», оставив надежную и проходимую «Ниву» нам.

Мы стояли вдвоем, глядя ему вслед, пока машина не скрылась за скальным ребром. Потом из-за моей спины раздалось осторожное:

— Катя… мы поговорим?

— Да. Я сейчас… минуточку…

Один из четырех домиков являлся складом, и я еще раньше обнаружила там целую кучу полезных вещей, в том числе и раскладные кресла «повышенной комфортности», которыми мы с папой пользовались в созерцательных целях. Сейчас я достала парочку и вручила их Георгию:

— Держи. Пойдем в одно место, там красиво и не так жарко.

И пошла вперед — к родниковому истоку, стараясь не отвлекаться на попытку понять выражение его лица и на свою реакцию на это выражение, которое можно было назвать… отчаянной готовностью. Следовало сосредоточиться на положительных моментах, и первый из них уже случился — на «ты» получилось легко, как-то само собой. Вот бы и дальше все оказалось так же просто…

Мы вошли под деревья, прошли по натоптанной тропинке и добрались, наконец, до места, где питающий лагерь ручей вырывался на волю из-под камней. Здесь было прохладно — и из-за тени, которую давали деревья, и из-за воды, и по причине постоянно дующего из-за скалы ветерка.

— Здесь красиво… очень красивые места, — осторожно начал Георгий, когда мы уселись напротив и уставились друг на друга. Я нервничала, очень сильно нервничала — даже зрение плыло, и я сняла очки, протерла тканью сарафана и сжала в руке…

— Не привык видеть тебя в очках, — тихо добавил он.

— Я сама отвыкла, но с линзами здесь морока… — беспомощно поморгала я на него и вернула очки на место. Светских бесед не было в моих планах. Сразу нужно было говорить, или все пойдет, как у мамы с папой. Поэтому я решила быть честной с самого начала и заодно сэкономить время:

— Вчера ночью я подслушивала под окном и что-то уже знаю о тебе.

— Да ты просто разведчик! — восхитился он, расплываясь в улыбке.

— Скорее уж шпион, — озадачено призналась я, вглядываясь в его лицо, которое теперь выражало странный, непонятно чем вызванный восторг и буквально лучилось эмоциями и исключительно — положительными. Это непонятное выражение полностью объяснили вырвавшиеся у него слова:

— Я люблю тебя, Катя!

— Я тоже… — осторожно выдохнула я, — ты давно это знаешь.

Он медленно кивнул, не двигаясь с места и совершенно не собираясь набрасываться на меня, чего так боялся папа.

— Я влюбился с того первого взгляда.

— Я тоже… я знаю — читала твои стихи, — решила я признаться и в этом.

— Тогда ты точно шпион, — согласился он, улыбаясь так, что что-то случилось с моим сердцем — не образно, а по-настоящему. Я прикрыла веки, пережидая это, глубоко вдохнула и прокашлялась. Слышала где-то, что если перебои в сердечном ритме, то нужно кашлять. Как это может быть связано — не представляю себе, но мне помогло. Нужно было двигаться дальше.

— Мне нужно выяснить всего две вещи, без этого я тебя не понимаю. Не могу сказать, что совсем не знаю — уже нет, после стихов — нет…

— Ну, хоть на что-то они сгодились, — напряженно ответил Георгий, разом становясь серьезным и собранным: — Ты думаешь, что я бросил там Сашку, отказался от него?

— Бросил Сашу? — удивилась я, — нет, я даже не думала об этом. Ты не мог его бросить, не в этом смысле… Я же говорила, что слышала ваш разговор! Я о другом — почему ты разлюбил Лену?

Глава 41

— Я никогда не любил Лену, — негромко сказал Георгий после небольшой паузы, — я все расскажу тебе, но это будет подробно и долго.

Я кивнула — согласна. А он встал, обошел кресло и стал за ним, крепко стиснув округлую трубку алюминиевого обода — до побелевших костяшек на пальцах.