Знакомое лицо. Повести, рассказы

— А, кроме того, у нас сегодня не будет занятий, Коля,— однажды сказал учитель.— У нас сегодня будет богослужение о в бозе почившем государе нашем императоре. Ты можешь, пожалуй, остаться.

Его убили, этого императора, первого марта 1881 года, в воскресенье, в третьем часу пополудни, в Санкт-Петербурге, на набережной Екатерининского канала, против сада Михайловского дворца.

Это после уже прочел в газете «Губернские ведомости» дедушка Карп Федорович Бурденко, приехавший в Каменку погостить из города Верхнего Ломова.

Мама Варвара Маркиановна, испуганно осенив себя крестным знамением, заправила и затеплила лампады у образов.

— Ах ты горе мое и несчастье,— встретила она в дверях заплаканного Николку, раньше всех вернувшегося из школы.— И где же ты был, прохвост? И отчего ревешь?

— Царя убили,— выдохнул Николка.

Впервые так гигантски и так катастрофически тревожно расширился мир его первоначальных представлений. И на него повеяло ужасом из этого необъятного мира, где могут убить даже такого, как царь, о всеобъемлющем могуществе которого так много говорили.

— ...Этот факт тогда как бы пришиб меня, напугал невероятно,— вспоминал Николай Нилович.— А теперь, когда я думаю об этом, мне удивительным кажется, что и такое, уже совсем давнее событие, как убийство царя Александра Второго, тоже, оказывается, вместилось в мою жизнь. Значит, я очень давно живу — с одна тысяча восемьсот семьдесят шестого года, с мая — по старому, с июня — по новому стилю. Значит, я действительно очень стар. А у меня порой — и даже часто — бывает такое ощущение, особенно по утрам, будто я только начинаю жить. Будто я только-только приближаюсь к чему-то главному, для чего, собственно, и стоило огород городить.

ПО СОВЕТУ ДЕДУШКИ

Это обсуждалось на большом семейном совете. Во главе стола сидел дедушка Карп Федорович. В ту пору он уже собирался умирать. Но раньше чем перейти в мир, «где несть ни печали, ни воздыхания», он хотел изложить потомкам с исчерпывающей полнотой все свои взгляды на жизнь, поделиться, как сказали бы теперь, опытом, накопленным за многие годы труда, в том числе и крепостного.

Правда, дед был не просто крепостным. Он, как и его отец, служил бурмистром, управлял помещичьим имением. А бабушка, супруга управителя, состояла в услужении у помещицы, водила ее, старенькую, по субботам в баню, провожала в церковь, угадывала по утрам значение ее печальных снов, ворожила ей на картах и ждала, не могла дождаться, когда же судьба разлучит ее с госпожой. Бабушка была шустрее, смекалистее деда.

Накануне освобождения от крепостного права и накануне собственной смерти помещик Павлов выдал деду вольную и сто рублей.

Деду было тридцать шесть лет, а бабушке — тридцать два. Из Саратовской губернии, из Кузнецкого уезда, из имения Павлова на собственной, только что приобретенной пегой кобылке они направились в Пензу, где знакомый купец Пастушков обещал деду хорошую должность подотчетного приказчика.

Лет двенадцать дед проработал в этой должности и оставил ее по настоянию бабушки, пожелавшей быть «вольной совсем» и вести свое хозяйство. В заштатном городе Верхнем Ломове деду опять же было предложено место подотчетного приказчика у купца Четверикова.

Дедушка гордился своей безукоризненной репутацией. Уж он-то твердо знал, усвоил, догадался с малых лет, к чему надо стремиться в этом хлопотном мире и чего следует остерегаться пуще всего.

— Пуще всего, Николушка, надо остерегаться пьянства, картежной игры и баб, остроглазых, бесприютных, коих не только на ярмарках, а повсюду большое множество можно встретить. Вот это, Николушка, нужно держать в уме...

— Ты хоть подумай, про что ты говоришь-то,— пыталась остановить дедушку его своевольная супруга Матрена Ивановна.— Позвали тебя дать совет ребенку. Ведь Николке — всего-то ничего — девятый год. Для чего это ему еще про баб разговор и про пьянство, кроме того? Слишком, по-моему, рано...

— Вот и надо опасаться, как бы не было слишком поздно, как вот в нашем случае получилось,— наставительно поднял палец дедушка.— Сей момент поманил меня господин Воейков и горькие слова произнес...

— И это неправильно, позвольте вам заметить, папаша. Неправильно при детях моих обо мне говорить непочтительно или даже тем более намеки делать,— вскипел отец Николки Нил Карпович.— Для этого в крайнем случае, если вы желаете мне что-то такое заметить, можно найти другое время и другое место.