Знакомство. Частная коллекция (сборник)

И ничто их не берет, ни несчастный случай, ни болезнь… Превращаются они в таких сухоньких старичков и старушек, чистеньких, мягоньких, которые часто испускают желтые умиленные слезинки, глядя на девочек с бантами и мальчиков в шортиках. Они бережно скользят по поверхности опустошенных ими же морей и радуются, как дети, когда узнают, что очередной вражеский корабль пошел ко дну. Пошел сам, да еще так стремительно, что окружающие и руками всплеснуть не успели…

День, начавшийся сдобной булочкой, чах и черствел и под конец превратился в черный сухарь, который ворона долго пыталась размочить в луже.

– Еще мгновение, и ты все узнаешь. Потерпи, не залезай в конец!

И ты, похрустывая руками, все ерзаешь и ерзаешь, и никак эта последняя страница не наступает.

Скрип тормозов – мгновенная реакция. Как будто упал и оказывается перед твоими глазами гигантских размеров муравей. Блестящий, черно-коричневый, весь такой ладненький – не придерешься, просто типичная школьница-отличница с двумя тугими косичками. Останавливаться не надо. Бежишь и беги. Ты думаешь, если что, смог бы убежать? Никогда! Если бежишь, значит, все в порядке. Беги хорошо, беги ритмично, беги так, чтобы потом можно было подумать: убежал.

* * *

Не выношу, когда плачут, и эта полноватая дама, присевшая на край стула, обнаженная, с веером в руках, или эта, рассматривающая себя в зеркальце, или другая, играющая на фортепиано, опьяняют меня своим спокойствием и обаянием, и никто не помешает нам бесконечно смотреть друг другу в глаза. Мальчик на зеленой лужайке кормит петуха, ветерок пригибает травы, и на столе, на аккуратной белой салфетке, лежит перевязанный ленточкой букет фиалок.

Женская грудь и в профиль и анфас, желто-кремовая, сладкая, ароматная, и мы любуемся ею вместе с мужчиной, подглядывающим из окна дома напротив в бинокль.

Страдальцы, связанные, растерзанные, ждущие кары, идущие на муки и казнь, поднявшие глаза к небу, или уже сошедшие, уложившие свое тело на заботливо подставленные руки, роняющие со лба тяжелые капли ледяного пота.

Стрелы, и льется кровь, слезы; крабы и рыбы таращатся с большого круглого подноса, и торговец заманивает простоватого на вид покупателя своими рассказами о заморских странствиях и небывалых доселе уловах.

Мальчик с мандолиной задумчиво напевает какую-то песенку, а рядом, у его ног, – луковицы и откупоренный кувшин вина.

Пусть плачут женщины и гордятся мужчины, мученики и торговцы, вельможи и рыцари! Их вряд ли отрезвят холодные глаза цыганки в ярком цветастом платке, которые кого угодно и когда угодно застанут врасплох.

* * *

Правда и ложь – сиамские сестры, дочери одного отца, пылкие влюбленные, слившиеся в едином страстном порыве, берега одной реки.

В этой комнате – душно, и ты выходишь проветриться; скучные улицы, грустные деревья – здесь хорошо изучать законы перспективы. В парикмахерской на той стороне можно постричься дешево. Виски покороче, высокий затылок, ножницы летают над твоей головой, как металлическая стрекоза, пережидающая зиму в этом шумном улье, наполненном бесконечными разговорами о вчерашнем дне.

Вы меня не поняли. Я говорил лишь о том, что всякий раз борешься лишь со своими представлениями, со своими капризными химерами, у которых каждую секунду меняется настроение и которые сразу же отворачиваются, если ты говоришь с ними неуважительно.

Гимнастика. Пытаешься приспособиться к своим слишком уже тонким верхним конечностям.

Ты наблюдаешь жизнь с пятнадцатого этажа, ты видишь, как какая-то женщина стелет клетчатый плед, невысокий мужчина, стоя на табуретке, достает с антресолей картонную коробку и кладет туда старый, болотного цвета чайник, несколько литровых банок с завинчивающимися крышками, чей-то порванный ситцевый салатик. Этажом ниже девочка занимается на фортепиано, перелистывает высокую тетрадь, в которой совсем мало нот, и учительница отбивает ритм линейкой. Какой-то юноша или, может быть, девушка с короткой стрижкой корпит над учебником, и в его комнату время от времени входит женщина и ставит на стол тарелку с яблоками и апельсинами. Мальчик даже не поворачивает голову в ее сторону, и ты долго еще следишь за тем, как он поглощает фрукты, оставляя на столе тонкую оранжевую кожуру и яблочные огрызки. Ты видишь, как кто-то тихо прикрывает за собой дверь и выключает свет.

Только интеллектуалы могут это читать. Толстые книжки без сюжета, сотканные из одних только слов. О страданиях задумчивого героя, чувствующего себя чужим в мире безделушек и сплетен. Это обо мне, думает читатель, здесь вся моя утомленная душа. Ни в чем не найдешь отдохновения, ни в обреченной на пошлость любви, ни в превратившейся в рутину работе. Остается только скучать, глядя на все грустными пустыми глазами, и читать книги ни о чем. Жизнь сквозь чужие строки, строчки, исполосовавшие всякое новое впечатление: это уже где-то было, это как у…