Знакомство с разумной религией Иммануила Канта

Отрицательные элементы религиозной философии Канта не должны пониматься как отрицание религии или как нападение на неё: скорее это апофатический подход к пониманию религии, когда отрицается всё, что не есть Бог. Апофатизм, в свою очередь, ведёт к антиномизму, где любая богословская истина имеет два одинаково необходимых подтверждения (тезис и антитезис), которые логически противоречат друг другу. Имея налицо конфликт между этими подтверждениями, мы вынуждены принять как тезис, так и антитезис на веру. Там, где язык не находит слов для выражения Бога, разум вынужден признать свою недостаточность, единственное, что остаётся возможным – это созерцание невыразимого в словах и осознание собственного переживания от этого созерцания, что приводит нас к мистицизму. Будучи философом, Кант останавливается в своих размышлениях на грани апофатизма и удовлетворяется признанием невозможности познания сущности Бога средствами философии разума.

Для Канта, «нужда в практическом разуме» не имеет отношения к склонности или к психологическому интересу. Эта нужда возникает из «объективного решающего основания воли». Наивысшее добро есть для нас объект веры, потому что это есть «a priori [во-первых] необходимый объект нашей воли, который тесно связан с моральным законом». Наша практическая связь, или вера, осуществляется с помощью того, что с необходимостью связывает нас вместе через власть и обязательство морального закона. Кант делает различие между уверенностью в вере и уверенностью в знании, утверждая, что «я не могу утверждать «я морально уверен в существовании Бога», но скорее «я морально уверен»». Так, хотя и вера и знание принимаются нами с уверенностью, и хотя вера, как и знание представляет скорее примыкание чем убеждённость, природа обязанности всё же требует от нас субъективной квалификации. Наша собственная привязанность к моральному закону совершается через осознание личностью своей активности выживания. Поэтому нет никакого доказательства того, что мы привязаны к моральному закону. Вместо этого уверенность доступна каждому из нас в том, что моральные законы привязывают нас к ним. Разум представляет такой характер первой персоны, что мы можем быть уверены только в привязанности морального закона к нам самим. На основании этого Кант утверждает, что «вера представляет суждение, которое не может быть сообщено на основании её субъективного основания». Субъективный характер веры в корне отличен от обычных субъективно-психологических предрасположений убеждённости. Основания для убеждений представляются для всех очевидными. В отличие от этого все агенты, привязанные к моральному закону, будут придерживаться его согласно очевидности разума, и по той же причине примкнут к «необходимости практического разума», которая ведёт к наивысшему добру и его формулировке.

В отличие от рассуждений о вещи-в-себе мы имеем некоторую форму наставления, так что мы можем совершить выбор между различными возможностями. Кант не отрицает возможности для помышления о вещи-в-себе, но когда концепции преодолевают границы царства чувств, мы по необходимости теряем основание для утверждения со справедливостью превозносить одну конструкцию над другими. В отличие от этого заключения, именно на основании необходимости практического разума мы выбираем то направление, которое позволяет нам совершить определённое заключение относительно Бога. В этой связи необходимо отметить, что такое понимание касается исключительно «моральной веры» и «веры чистого разума» в аргументации Канта.

Доктрина Канта о наивысшем добре является наиболее существенной для его религиозной философии. Верный путь к религии лежит через наивысшее добро, поскольку именно через эту доктрину философ признаёт существование Бога и бессмертность души. Кант различает в своей «Критике практического разума» между «наибольшим», «комплексным» и «наивысшим» добром. «Наибольшее добро» Кант определяет как добро, которое «не подлежит ничему иному». Так, при множественности ценностей наибольшее добро будет превалировать над всеми другими ценностями. Если рассматривать удовольствие как ценность, то оно будет иметь меньшую ценность чем мораль: из этого следует, что если удовольствие нарушает моральный закон, то оно должно быть побеждено.

«Комплексное добро» есть «часть чего-то отличного от него самого, что есть больше него». В объяснении Канта, хотя мораль и является наивысшим добром, она не есть комплексное добро «в качестве объекта устремлений разумного человека». Кроме морали разумный человек также стремится достичь счастья. Так, хотя счастье подчинено морали, мораль не представляет ещё «комплексного добра», поскольку мораль сама по себе не охватывает всего, к чему мы стремимся.

Наивысшее добро представлено Кантом как синтез морали и счастья, который соединяет противоречащие принципы наивысшего и комплексного. По причине нашего двойного интереса как в морали, так и в счастье, синтез практического разума требует от этих интересов целостности оснований.