Знакомство с Тишковым

— Подыши, подыши получше, — говорит женщина. — Свежий воздух. Солнышко…

Подполье остается открытым.

Михась лежит с закрытыми глазами. Дневной свет кажется слишком резким.

Наверху в доме что-то сильно шипит, как паяльная лампа. Пахнет керосином.

Дверь опять скрипуче открывается.

— Ну что, вернулась? Холодно там? Ну посиди здесь, — говорит женщина, должно быть, кошке. — Нету, нету. Ничего у меня нету. Ешь вон суп, я тебе налила. Я сама еще ничего не ела.

Вскоре Михась снова видит на лесенке ноги женщины и край голубоватого платья. Она спускается в подполье. Михась смотрит на нее не мигая.

— Какой хороший, — говорит она. — Открыл глазки. Здравствуй.

«Здравствуйте», — хочет сказать Михась, но это у него не получается.

— Как себя чувствуешь?

— Хо-хо…

— Хорошо? — помогает женщина.

— Хорошо, — с некоторым напряжением подтверждает Михась. И делает попытку встать.

— Нет, нет! Лежи! Тебе еще надо лежать. Я сейчас приведу тебя в порядок.

В руках у женщины бутыль и вата.

— Не надо. Я, я… я встану, — упирается в пол руками Михась.

— Нельзя, нельзя! Подожди.

Но он встает. Голова его теперь возвышается над люком.

— Молодец какой! Действительно встал. Неужели ты можешь стоять?

— Могу.

Михась оглядывает большую комнату, оклеенную пестрыми обоями, увешанную множеством фотографий. Кажется, что где-то когда-то он уже видел точно такое помещение. Но где, когда — вспомнить не может.

— Ну вылезай, если хватит силенок, — ласково гладит его по спине женщина.

Он встает на ступеньки лесенки. Женщина чуть поддерживает его. Он наваливается животом на кромку пола и — вылезает.

14

Как хочется жить, когда светит солнце, — пусть осеннее, не очень яркое, но все-таки — солнце.

Михась встает на колени, преодолевая режущую боль, хватается за край стола и подымается во весь: рост.

У него кружится голова, слегка подташнивает. Как бы он не упал.

Но женщина, уже вылезшая из подполья, подставляет ему табуретку и трогает его за плечо:

— Садись.

Она необыкновенно красивая, эта женщина. Или это только кажется Михасю.

Нет, она в самом деле красивая в каждом движении — высокая, гибкая, полногрудая, с белокурой взбитой прической, в голубоватом, с крапинками платье.

И у нее удивительные глаза — синие-синие, как нарисованные на фарфоровом блюдце.

Даже люди очень взрослые, душевно сильные, давно привыкшие с настойчивостью и суровостью управлять собственной судьбой, порой впадают в такое состояние, когда им хочется, чтобы кто-то иной подумал о том, что будет с ними хотя бы через день или час, даже в том случае, если этот день или этот час будет грозить им серьезными неприятностями. Это усталость. Она может быть длительной или краткой, как болезнь. И нет ничего странного в том, что Михась, как-ребенок, доверчиво отдался заботам этой женщины, еще не сообразив, кто она, и не особенно стараясь сообразить это.

В некотором отдалении от него у стены — шкаф с зеркалом, вделанным в дверцу.

Михась невольно вытягивает голову.

— Хочешь посмотреться в зеркало? — улыбается женщина. — Нет, нет, погоди, я сначала приведу тебя в порядок. Обстригу. Ты зарос просто кошмарно. Потом вымою голову.

В руках женщины над ухом Михася уже щелкает машинка для стрижки волос.

— Не… не надо, — чуть отодвигается Михась. — Не надо совсем обстригать…

— Только подстричь? Подумайте, какой франт! — улыбается женщина. — Ну, как хочешь. Только подстричь хорошо я, пожалуй, не сумею. Но попробую…

Машинка, щелкая, скользит по затылку Михася. Он наклоняет голову.

— Если будет больно, скажи. Не могу понять — у тебя, кажется, ссадины на голове? Была кровь.

Михась не думает о ссадинах, не чувствует боли ни в коленях, ни в боку. Он думает о том, как красива и необыкновенна эта ласкающая его молодая женщина.

Таких он никогда еще не видел. Такие женщины бывают разве что в кино. Но там они далеко, неправдоподобно далеко.

А тут он непрерывно чувствует ее присутствие и сладко щурится и от солнца, остановившегося как раз против окна, и, просто скажем, от счастья.

Вероятно, людей, перенесших душевное и физическое потрясение, можно лечить не только лекарствами, не только травами, но и красотой, но и чувственным удивлением, вдруг подымающим из глубин человеческого существа такие силы, которые могут противостоять почти любым недугам вопреки предположению самых опытных докторов.

Женщину эту он, конечно, никогда не видел. Но она ведет себя с ним как давняя, очень близкая его знакомая. Она даже знает, как его зовут.

— Минуточку, Михась. Сейчас кончаю. Еще одна минуточка. Потерпи, пожалуйста…

А он готов так просидеть сколько угодно. Только бы она касалась его своим платьем, своими удивительно душистыми и прохладными руками.

Михась сидит как загипнотизированный. И женщина, щелкающая машинкой, а потом действующая длинными ножницами и расческой, может быть не подозревая об этом, конечно не подозревая, наполняет все еще дремлющую его душу невыразимым трепетом, жадным желанием жить.

Нет, у него больше ничего не болит. Даже колени не болят. Во всяком случае, он этого не чувствует. Он сидит не двигаясь, почему-то даже не решаясь хоть чуточку пошевельнуться.