Знакомство с Тишковым

Михась даже привстал на кровати, хотя Ева перевязывает ему колено и шевелиться нельзя.

— Значит, вы что же, не доверяете этому… Сазону Иванычу? Вы что, считаете, что он подозрительный? Боялись, что он выдаст меня немцам?

— Подожди, — ласково, но решительно Ева заставляет своего больного снова лечь. — Подожди. Мы никого не подозреваем. Просто мы не знали, как будет лучше. Софья Казимировна никому не велела говорить, что ты у нас. Хотя мы еще не знали, выживешь ли ты. И я даже сейчас не верю, что ты сегодня открыл глаза, что ты такой молодец. — Она вдруг гладит его по голове. — Молодец! А Сазон Иванович, по-моему, очень хороший человек. Он и попа привез. Правда, он сам говорил, что это не настоящий поп, бывший счетовод из Заготсырья…

Михась мгновенно вспоминает черную фигуру, которая перешла дорогу, когда они с Сазоном Ивановичем уже подъезжали к Жухаловичам. Сазон Иванович тогда плюнул, чтобы плохая примета была недействительной.

— А зачем же нужен был поп? Василий Егорыч был партийный…

— Что же, по-твоему, мы немцам должны были сообщить, что он партийный? Всех теперь хоронят с попами, кто заявляет о смерти и заказывает гробы. Попу заплатил Сазон Иванович…

Михасю вспомнилось, как пели попы, когда он лежал в подполье. Значит, они в самом деле пели.

В его сознании, все еще несколько замутненном, сплеталось то, что было в действительности, с тем, что пригрезилось.

— А полицай Шкулевич Микола к вам приходил?

— Приходил, приходил, — говорит Ева. — Ты знаешь его? Он очень боялся, что пропадет его мотоцикл, который здесь был у Василия Егоровича. И еще больше боялся, я это заметила, что на него тоже нападут партизаны…

— Какие партизаны?

— Вот я тебе об этом и рассказываю. А ты меня все время перебиваешь. Мне это самой на похоронах рассказал Сазон Иванович. Ты его знаешь?

— А что он рассказал?

— Ты мне не ответил. Ты знаешь Сазона Ивановича?

— Слышал про него, — отвечает Михась после некоторой паузы. — Так что он рассказывает?

— Он рассказывает, что немцы на мотоциклах подъехали к сторожке не потому, что там Василий Егорович работал. Я сама сначала была уверена, что кто-то донес. Я думала, что кое-что пронюхал этот вислоухий Шкулевич. Я сама бы застрелила его…

— Застрелила?

— Ну да, застрелила бы, — кивает Ева. — Просто убила бы как собаку. Но он, оказывается, ни в чем не виноват.

— А что в полиции служит — в этом не виноват? — опять пытается приподняться Михась.

— Можно и в полиции служить по-разному, — говорит Ева. — Но я хочу тебе рассказать самое главное, что рассказывает Сазон Иванович. А ты меня перебиваешь. Оказывается, здесь уже несколько дней ходили разведчики из отряда Лазученкова. Они были и у Василия Егоровича. Но он не стал с ними особенно разговаривать. Думал, что это провокаторы, подосланные гестапо. И всех нас предупредил, чтобы мы остерегались. А теперь выясняется совсем другая картина…

— Феликс, мой голубок! Феликс, деточка моя!..

— Слышишь? — оглядывается на перегородку Ева. — Вот так будет всю ночь. Я, наверно, тоже сойду с ума. Подожди, не одевайся. Я на минуточку к ней подойду. И потом перевяжу тебе второе колено. Его надо хорошо промазать. У меня замечательная мазь. Уже на самом донышке осталась…

— Тоже немецкая мазь?

— Ты что? — удивленно смотрит на него Ева. — Смеешься? Нет, эта мазь у меня еще из Минска. У немцев нет такой мази.

Она уходит за перегородку.

Михась опять рассеянно рассматривает ту страницу журнала, где изображены девушки в купальных костюмах и одна в длинных пальцах держит сигаретку. (Журнал так и остался раскрытым на этой странице.) Нет, Ева не кажется ему теперь похожей на эту девушку. Хотя у Евы точно такая же прическа.

«Точно такая же», — про себя убеждается Михась, взглянув на Еву, когда она снова садится подле него и продолжает перевязку.

— Спит, — кивает Ева на перегородку. — Спит и разговаривает во сне. Я дала ей снотворное… Да, так вот это были, говорит Сазон Иванович, не провокаторы, а настоящие разведчики из отряда Лазученкова…

Ева рассказывает спокойно, будто речь идет не о событиях, почти только что разыгравшихся на ее глазах, о событиях, сопряженных со смертью близких ей людей, а как о чем-то давнем, не имеющем прямого отношения к тому, что происходит сейчас.

И Михась, слушая ее, полулежит на койке, как человек, тоже только отдаленно заинтересованный в том, о чем рассказывает она.

А на подоконнике по-прежнему «намывает гостей» рыжая, пушистая кошка Феклуша. И рядом с ней стоит фиолетовый цветок, уже утративший свое конспиративное значение.