Знакомство с Тишковым

Сергею Варфоломеевичу показалось, что он простоял тут, в кустарнике, целый час, хотя не прошло и пяти минут. Впрочем, никто не заметил, что он стоял в стороне. Мало ли зачем человеку требуется иногда отойти... Нет, все преувеличивает Сергей Варфоломеевич в своем странно подавленном состоянии.

Наклонившись, он подтягивает голенища сапог, просовывает руки в рукава пиджака, застегивает его как следует на три пуговицы ("Ничего, что жарко... не разжарит. Перекресов пока не снимает свой китель") и неторопливо, степенно подходит к рабочим.

- Чей это трактор? - показывает он на реку. - Битюгова? Вы смотрите, значит, опять Битюгов допускает черт те что. А ведь мы его, кажется, крепко предупредили прошлый раз на бюро. А где он сам?

- А кто его знает, - небрежно отвечает молодой рыжеватый парень.

Не глядя на председателя райисполкома, он садится на свою стеганую телогрейку, брошенную на прошлогоднюю траву, не без натуги снимает сапоги, разматывает портянки, потом расстегивает армейского образца брюки и, смеясь, скинув их, входит в холодную воду. То же самое делает второй парень, третий.

Под ногами у них, в воде, должно быть, скользкие, может, еще обледеневшие камни. Парни оступаются на камнях, подскакивают, хохочут, ругают какого-то Митьку Осетрова, утопившего трактор:

- Его бы самого тут окунуть, пестромордика!

Сергей Варфоломеевич подходит к Перекресову и повторяет те же самые слова о директоре МТС Битюгове. Но Перекресов молчит. Он внимательно смотрит, как полуголые парни работают в реке.

В руках у парней трос. Они укрепляют его в воде у невидимого трактора, вылезают на берег, прыгают на берегу, гогочут.

"Им, пожалуй, не так уж холодно, - поглядывает на них и Сергей Варфоломеевич. - Им это все равно что баловство".

А давно ли он сам был такой же молодой, как эти парни! И не боялся никакой простуды. Да он и сейчас еще не старый. Всего под сорок. Но все-таки...

Сергей Варфоломеевич опять было задумался о своей жизни, но вдруг увидел, что Перекресов и Григорий Назарович подняли сырую, мохнатую плаху и понесли ее на мост, где рабочие уже настелили несколько досок.

- Еще бы одну, вот с этой стороны, - показывает Перекресов. - И мы свободно проедем.

Сергей Варфоломеевич тоже поднимает мокрую, скользкую плаху, но она очень тяжелая. Он даже не думал, что она такая тяжелая.

- Давайте вместе, - берется за другой конец плахи рыжеватый паренек, только что вылезший из воды и натянувший сапоги. - Держите ее покрепче, а то она в случае чего придется мне прямо по ногам.

Но Сергей Варфоломеевич чувствует, что не удержит плаху, и в пояснице вдруг вспыхивает резкая боль. А надо удержать. Он кряхтит и напрягает все силы, будто в этой плахе сейчас сосредоточивается его главный жизненный интерес, будто по тому, как он донесет эту плаху, люди станут судить, годится ли он еще на что-нибудь.

На его счастье, к ним подбегает, весело блестя очками, Григорий Назарович. "Милый ты человек, - думает про него Сергей Варфоломеевич. Просто спас ты меня. Просто спас".

А Григорий Назарович, уложив на мосту плаху, бежит к жеребцу, вскинувшему голову и яростно заржавшему. Вот сейчас он встанет на дыбы, оторвется от телеграфного столба и умчится вместе с пролеткой, без седоков, в привольную степь, еще не зазеленевшую, но уже готовую зазеленеть.

Григорий Назарович отвязывает жеребца, похлопывает его ладонью под гривой и выводит к мосту.

6

Пролетка теперь свободно переезжает мост и катится по неожиданно хорошей, или, лучше сказать, по удовлетворительной дороге. Это, должно быть, сами колхозники из Желтых Ручьев ее наладили. А может быть, и не они. Тогда кто же?

Во всяком случае, Сергею Варфоломеевичу это пока неизвестно. Ему помнится только, что и тут, за мостом, дорога была всегда плохой.

До войны, задолго еще до войны, он сюда часто ездил. Не в пролетке, а верхом. У него тут девушка знакомая жила - Клавка Бескудникова. Бедовая девушка! Она уехала отсюда на строительство какое-то. Давно уехала. А он женился на другой, хотя любил Клавку. Но на Клавке он бы все равно не женился: уж очень бедовая она была...

Небо опять прояснилось. Солнце снова нагревало лакированную обшивку и бронзированные поручни пролетки.

Солнце теперь ярко осветило всю окрестность - и поля, и перелески, и дальше длинные холмы, под которыми, говорят, захоронены то ли татары, то ли другие чужеземцы, в древние времена пытавшиеся захватить эти земли.

Холмы уже прогрелись под солнцем. На них рыжеет прошлогодняя трава. А под холмами кое-где до времени не растоплены пестрые островки снега, но рядом с ними уже пыхтят тракторы, постреливая сизыми дымками. И дымки эти ползут по влажной земле. Или это сама земля, только что оттаявшая, дышит сизоватым паром, похожим на дымки?..

Воздух насыщен запахами перегноя, сосны и полой воды, только что освободившейся ото льда, - бодрящий душу воздух. Но Сергея Варфоломеевича он уже не бодрит, не веселит, а скорее тревожит.

Весна в его жизни давно уже связана не с весельем, а с огорчениями.