Вода устремляется вниз бурным потоком. Я почти лежу на крутом трапе, зажмурив глаза, и пережидаю, пока она схлынет. Тело Джека будто из свинца. Я никак не могу пропихнуть его вверх, оно цепляется руками, коленями, даже голова его, свесившись на бок, норовит заклинить туловище в тесном проходе. Пенный поток заливает меня, я отфыркиваюсь, как морское животное, в коротком коридоре уже по щиколотку воды, и ярость, злость на себя, на Мишель, на этот упрямый кусок мертвого мяса придают мне сил. Очередная волна захлестывает меня с головой, горько во рту, жжет глаза, но тело уже исчезает, смытое за борт. Люк отрезает шум волн. Покойся с миром, чувак.
Хлюпая ботинками, добираюсь до трапу в рубку. Мишель по прежнему висит на поручнях. Совершенно обессилела.
— Порядок? — невозмутимо спрашивает Матиас, когда моя голова просовывается в рубку. Интересно, что им сейчас мешает треснуть меня по голове рукоятью пистолета и так же сбросить в море?
— Порядок, — отвечаю устало.
Матиас кивает и отворачивается.
— Надо бы воду откачать, — говорю я.
— Сначала приберись, — произносит он, не поворачиваясь.
Тело Мишель кажется обжигающе горячим. Она безвольна, как кукла. Кое-как стираю с нее кровь мокрым полотенцем. Привязываю к койке. Обвязываю одеялом. Нахожу и выбрасываю орудие преступления — нож для разделки рыбы. Часа два, не меньше, монотонно матерясь, драю палубу пенной жидкостью. Работа удерживает меня от вспышек ярости. Вылить за борт ведро красной воды — целая проблема. Приходится курсировать через рубку и обратно. Каждый раз, когда я выплескиваю содержимое за борт, в промежутке между волнами, я жду, что здоровяк Кимо выстрелит мне в спину или просто наподдаст ногой. Но он старательно делает вид, будто дремлет, хотя я чувствую затылком его изучающий взгляд.
— Юджин, — слабым голосом зовет меня Мишель.
— Чего тебе?
— У него с собой были камушки. Много. На троих не делится.
— А на двоих?
— Пожалуйста, верь мне. Я должна была это сделать. Он был мне противен.
Я молчу, не зная, что сказать.
— Двести миллионов, — говорит она.
— Что?
— Там камней — на двести миллионов, не меньше. С этим можно начать жить заново. Половина — твоя.
Смотрю на ее бледное лицо. На мокрые волосы, торчащие сосульками. На лихорадочно блестящие глаза. Кажется, ничто больше не способно пробудить во мне интерес к этой женщине. Я вспоминаю нашу первую встречу в кают-компании межзвездного лайнера. Как она шла ко мне в своем облегающем платье, провожаемая жадными взглядами. Теперь она больше не кажется мне загадочной. Она просто часть Системы. Такая же женщина, как и десятки других, что я знал. Все, что я себе нафантазировал, — чушь, иллюзия. Ничто не способно тронуть ее душу, кроме целесообразности. Я гадаю, что еще понадобилось от меня этому горячему телу, внутри которого нет ни капли тепла. Я пытаюсь найти в ее лице знакомые черты, но вижу только отдельные фрагменты. Ямочки на бледных щеках, высокий лоб с вертикальной складкой, заострившийся нос, прикушенную нижнюю губу. Глаза ее зовут меня. Я хочу отвести взгляд. И не могу.
— Возьми, — она протягивает мне ремень, достав его откуда-то из-под одеяла.
— Что это? — спрашиваю, очнувшись от наваждения.
— Это его пояс с камнями. Надень.
— Ты мне настолько доверяешь?
— Дурак, — говорит она, слабо усмехнувшись, и отворачивается.
Глава 47
Цена жизни
Грузовик, переделанный из старого посыльного судна, зовется «Триестом». Обычная посудина, каких много. Разномастный экипаж, как везде. Никаких пьяных рож с повязками на глазу. Всей разницы — судно стартует без досмотра. И челнок, что доставил нас на борт в окружении затянутых полиэтиленом огромных тюков, взлетел не из космопорта, а прямо от берега рядом с горной грядой, поросшей джунглями. Я догадываюсь, что в этих горах растят не только первосортный чай, которым так славится планета Кришнагири.
Самого старта я толком не помню. Короткий темный коридор, по которому нас проводили в каюту, да неработающий климатизатор — вот и все, что отложилось в памяти перед тем, как я упал без сил рядом с Мишель и отключился на долгих двенадцать часов. А когда проснулся, первое, что бросилось в глаза — чудовищно распухшее и покрасневшее лицо моей спутницы. Дыхание вырывалось из нее со свистом. Попытки разбудить ее или привести в чувство ни к чему ни привели.
«Ее диагност не смог противодействовать болезни», — сообщает Триста двадцатый.
«Значит, это что-то серьезное?»
«Способы борьбы с большинством болезней ее диагносту известны. Следовательно, это инфекция, характерная для данного региона».
Я выбегаю в коридор как был — в заскорузлой от соли одежде, с всколоченными волосами, босой, небритый. Первый же матрос, которого я встречаю, испуганно шарахается от меня, как только я начинаю кричать:
— Эй, парень! Нужен врач! Слышишь меня? Где у вас врач?
История повторяется несколько раз, пока я не натыкаюсь на невысокого человечка в кожаной тужурке.
— Если вы не прекратите паниковать, мистер, я прикажу выкинуть вас за борт. И продуть вашу каюту вакуумом, — неожиданно густым басом говорит он.