Знакомьтесь: мистер Муллинер (сборник)

Уильям уже собрался пойти на ее поиски и показать ей, что значит навеки лишить милого семейного очага такого человека, как он, но тут в комнату, находившуюся под его наблюдением, кто-то вошел, и он продолжил свои наблюдения.

Вновь прибывшей оказалась темнокожая служанка. Пошатываясь под тяжестью большой миски – с рагу из вчерашних остатков, как заподозрил Уильям, – она водрузила ее на передний край стола. Мгновение спустя вошла дородная женщина с блестящими золотыми волосами и села напротив миски.

Инстинктивное желание подглядывать, как едят другие, глубоко заложено в человеческой натуре, и Уильям остался завороженно стоять на месте. Торопиться нужды нет, сказал он себе. Он ведь знает номер Мертл в отеле – дверь в дверь с его собственным. Ночью он может в любое время заглянуть туда на огонек и отвесить ей указанную оплеуху. Пока же он будет созерцать, как эти люди вкушают рагу.

Тут дверь столовой вновь отворилась, и в нее вступила небольшая процессия. Уильям, вцепившись в перила и выпучив глаза, следил за происходящим.

Возглавлял процессию мужчина в годах и в клетчатом костюме с гвоздикой в петлице. При росте примерно в три фута шесть дюймов он держался с такой военной выправкой, что выглядел на все три фута семь дюймов. За ним вошел мужчина помоложе, в очках и ростом около трех футов четырех дюймов. А за этими двумя следовали гуськом еще шестеро, все уменьшаясь и уменьшаясь в росте, так что последним в столовую вступил довольно корпулентный мужчина в твидовом костюме и шлепанцах, в котором набралось никак не больше двух футов восьми дюймов.

Они расселись за столом. Рагу было разложено по тарелкам, и человек в твидовом костюме, с видимым вожделением обозрев содержимое своей тарелки, снял шлепанцы, взял пальцами ног нож с вилкой и с аппетитом принялся за еду.

Уильям Муллинер испустил дрожащий стон и, пошатываясь, побрел прочь.

Черная минута для моего дяди Уильяма. Только-только он поздравил себя с тем, что благополучно перенес последствия первого злоупотребления алкоголем после двадцати девяти лет полного воздержания – и вдруг такое неопровержимое доказательство, что он все еще пребывает в состоянии опьянения!

Опьянение? Какое слабое и пресное слово! Он надрался, нализался, наклюкался, залил зенки, окосел, напился в лоск, а также вдрабадан, дрезину и дымину.

Разумеется, если бы во время своей прогулки он миновал вращающуюся дверь «У Майка» и сделал еще несколько шагов, то понял бы, что у зрелища, которое ему только что довелось наблюдать, было самое простое объяснение. Эти шаги привели бы его к сан-францисскому «Палас-Варьете» и огромным афишам, объявлявшим, что на этой сцене выступают – только две недели! —

ЛИЛИПУТЫ ЛИНДЛИ

Больше и лучше, чем когда-либо

Однако существование этих афиш осталось ему неведомым, и не будет преувеличением сказать, что душу Уильяма Муллинера пронзила безжалостная сталь.

То, что его ноги временно развинтились в суставах, он перенес с мужеством. То, что в его голове жужжал пчелиный рой, избрав ее своим ульем, было неприятно, но терпимо. Однако то, что его мозг сорвался с катушек и заставляет его галлюцинировать, решительно выходило за всякие рамки.

Уильям всегда гордился остротой своего ума. На протяжении долгого плавания, пока Десмонд Франклин распространялся о случаях из своей жизни, представлявших его Человеком Действия, Уильям Муллинер утешался мыслью, что стоит ему захотеть, и по части умственных способностей он в любой момент уложит Франклина на обе лопатки. А теперь он лишился даже этого преимущества перед своим соперником. Пусть Франклин последний меднолобый олух, но все же и его мозги не настолько ничтожны, чтобы ему вообразилось, будто он видит, как мужчина ростом два фута восемь дюймов ест рагу ногами. Эта жуткая бездна умственной деградации была уготована Уильяму Муллинеру.

Он угрюмо вернулся в отель. В уголке Пальмового зала он увидел Мертл Бенкс. Она увлеченно беседовала с Франклином, но желание отвесить ей оплеуху уже совсем угасло. Поникнув головой, Уильям вошел в лифт и вознесся в свой номер.

Там, с той быстротой, на какую были способны его трясущиеся пальцы, он разделся, забрался на кровать, когда она завершила второй круг, и некоторое время лежал с широко раскрытыми глазами. Уильям был слишком потрясен, чтобы погасить свет, и лучи лампы озаряли украшенный лепниной потолок, который покачивался над ним. Он вновь предался размышлениям.