Знакомьтесь — Вернер Херцог

«Признаки жизни» с первых же дней преследовали неудачи. Все было готово, я получил официальное разрешение снимать там, где хотел, — и за три недели до начала съемок в Греции произошел военный переворот. Я не мог ни с кем связаться, аэропорты были закрыты, поезда тормозили на границе. Я без остановок добрался на машине до Афин, и там мне сказали, что на Косе снимать нельзя, потому что власти боятся хунты. И все, мое разрешение на съемки недействительно. Потом, уже в разгар съемок, с исполнителем главной роли Петером Броглем произошел несчастный случай, он сломал пяточную кость, что означало перерыв в съемках на полгода, пока актер в гипсе, — но даже когда гипс сняли, он не мог ходить без трости. Брогль был канатоходцем, и я хотел снять ряд кадров прохода от стены крепости до маленькой башни. Он должен был сам закрепить канат — никто другой просто не смог бы этого сделать — и упал футов с восьми, так-то вот. Нелепая случайность. Мы отложили съемки на шесть месяцев, и впоследствии Брогля можно было снимать только от бедра и выше. Когда же дело дошло до съемок финальных кадров, мне запретили использовать пиротехнику. Я сказал майору, что для фильма это необходимо. «Вас арестуют», — сказал он. «Ради бога, — ответил я, — но учтите, что завтра я буду вооружен. И тот, кто поднимет на меня руку, погибнет вместе со мной». На следующий день за моей работой наблюдали пятьдесят полицейских, солдат и несколько тысяч горожан, пришедших посмотреть салют. Конечно, никакого оружия у меня не было, но они-то об этом не знали. Никто не сказал мне ни единого слова. Пережив все эти злоключения, я понял, что такова, собственно, сущность процесса создания фильма. В отличие от большинства моих коллег, меня это открытие поразило. Это очень полезный урок: ничто и никогда не идет так, как ты рассчитывал, и переживать по этому поводу бессмысленно. Режиссер всегда зависит от миллиона неподвластных ему обстоятельств — очень важно это усвоить.

Из-за чего главный герой фильма Строшек сходит с ума?

Я, вообще говоря, всегда считал, что у Строшека все в порядке с головой, даже когда он заперся в крепости и начал палить по городу фейерверками. Мне кажется, он реагирует вполне обоснованно, отвечает насилием на насилие, абсурдом на абсурд после того, как увидел долину мельниц, а потом узнал, что Майнхард и его жена донесли на него. До того момента, как он начинает стрелять по толпе, в фильме присутствует некая инертность. Строшек был наблюдателем, неделями просиживал в крепости без дела, и, возможно, его поведение — попытка прервать это бездействие. Ни разу на протяжении фильма я не заострял внимание на его психологическом состоянии. Напротив, я хотел сосредоточиться — со всем сочувствием к герою — на его реальных поступках, я говорю о финальных сценах. До того как со Строшеком происходит эта перемена, фильм — просто череда отрывочных эпизодов. Когда Строшека охватывает безумие, история начинает разворачиваться в строго хронологическом порядке и продолжается еще пару дней, пока Строшек держит оборону. Начиная с этого момента, внутренний мир Строшека становится для нас не важен. Больше никаких крупных планов — его вообще почти нет в кадре. Зато есть его поступки: он пускает ракеты над заливом, он пристреливает осла.

Какова история короткометражки «Последние слова»? Вы снимали два фильма одновременно?

Вероятно, многие режиссеры думают что-то подобное о своих первых фильмах — но у меня всегда было очень четкое ощущение, что «Признаки жизни» сняты так, как будто до меня кино никто не снимал. Это мой единственный по-настоящему невинный фильм. Такое случается только раз в жизни, потерянную невинность не вернешь. Уже на съемках я чувствовал это, и, наверное, отчасти потому и появились «Последние слова». Я снимал их одновременно с «Признаками жизни». Я хотел двигаться дальше по неизученной территории, и эта короткометражка — первый шаг в неизведанное. Манера повествования в «Последних словах» — настоящий вызов, полное пренебрежение кинематографическими законами. По сравнению с «Последними словами», «Признаки жизни» — очень традиционное кино.

Без «Последних слов», возможно, не было бы ни «Фата-морганы», ни «Малыша Дитера», ни определенных стилей повествования, к которым я пришел позднее. Я снял этот фильм за два дня и за один день смонтировал, все было так ясно и правильно. И я по сей день черпаю смелость в этой ленте.