Почти весь фильм был снят в Динкельсбюле, очаровательном городке в пятидесяти километрах от Ансбаха, во Франконии. Он до сих пор окружен средневековой крепостной стеной, а улицы вымощены булыжником. Нам только пришлось убрать пару телеантенн. В фильме я специально не назвал город: указав на Нюрнберг, я в некотором смысле возложил бы на город ответственность за события, описанные в ленте. А так это мог быть любой город: Париж, Мюнхен, Нью-Йорк. Эта история могла случиться когда угодно, и где угодно.
Если убрать сюжетную линию и оставить только видения Каспара, получится кино, очень похожее на «Фата-моргану». Если убрать сюжет из «Признаков жизни» и оставить только кадры с мельницами, тоже будет похоже на «Фата-моргану». Мне всегда казалось, что «Каспар Хаузер» — это почти «Фата-моргана», только с сюжетом.
Каспар не имел никакого представления о мире, о человеческой речи, никогда не видел неба или деревьев. Он даже не знал, что такое опасность. В фильме есть сцена, где солдат бросается на него со шпагой, а Каспар сидит спокойно, как ни в чем не бывало, или когда он обжигается, потому что прежде не видел огня. Когда его нашли, он знал только несколько слов и две-три фразы, смысла которых не понимал, твердил как попугай: «Я хочу быть наездником, как мой отец» — («Ich m?chte ein solcher Reiter werden wie mein Vater einer war»). Есть несколько версий о том, что же умел Каспар, когда только попал к людям, но меня в первую очередь интересует тот факт, что он вырос, не испытывая на себе пагубного воздействия общества и внешней среды. Это был человек, который вообще ни о чем не имел никакого понятия. Сохранившиеся записи Каспара просто поразительны: его, например, пугало пение птиц, он не понимал, что это за звук, и откуда он.
Каспар в самом прямом смысле был существом без культуры, языка и цивилизации, можно сказать, первобытным человеком. И потому все контакты с людьми, с обществом для него были мучительны. Каспар не дурак, а скорее, святой, как Жанна д'Арк, и игра Бруно, мне кажется, блестяще это передает. От него буквально сияние исходит. Так что для меня история этого мальчика сродни классической научной фантастике об инопланетянах, прилетевших на нашу планету, — как в изначальном сценарии «Фата-морганы». Не имея представления о человеческом обществе, они бродят по Земле в растерянности и изумлении. Вообще, это, наверное, вопрос антропологический: что происходит с человеком без знаний и культуры, очутившимся на нашей планете? Что он чувствует? Что видит? Что думает пришелец, глядя на лошадь или дерево? И какой прием ему здесь окажут?
Точно. Эти чувства, эти идеи я и хочу донести до зрителя. Видя в картине «Край безмолвия и тьмы» Фини Штраубингер, живущую среди образов и звуков былых лет, мы задаемся вопросами о восприятии и памяти, а уникальная история Каспара Хаузера наводит на размышления о человеке, не затронутом, не искалеченном цивилизацией. Некоторые сцены в фильме как будто затянуты, например, в самом начале — хлебное поле, волнуемое ветром. Я посчитал важным задержаться на этой сцене, потому что хотел, чтобы зрители почувствовали то же, что чувствует Каспар, взглянули на нашу планету как в первый раз, увидели ее юными глазами Каспара. Для подобных кадров мы устанавливали телеобъектив поверх объектива «рыбий глаз», в результате получилось очень необычное изображение.
Не последнюю роль играют также видения Каспара и закадровая музыка. С формальной точки зрения музыка не меняет изображения, но некоторые мелодии, дополняя зрительные образы, способны открыть зрителю истинный смысл сцены. Как бы меняется ракурс. Повествование может быть алогичным, но иногда при добавлении музыки сцена обретает внутреннюю логику. С помощью музыки я хотел показать, что Каспар пробуждается от забытья, выходит из почти кататонического состояния.