— Бедная овечка, ты вся дрожишь. Не бойся, дорогая, тебе не нужно говорить с ним. Ты достаточно настрадалась, и ничего Джеймсу не сделается, если он узнает от папули, что мы думаем о нем. Сколько же тебе пришлось всего вынести! Хотелось бы думать, что нам с папулей удастся немножко тебе помочь. Тебе не надо щадить нас. Разделенная беда — половина беды. К тому же я могу понять, каково тебе сейчас. Женщина всегда поймет женщину. Особенно мать. Когда ты сказала, что тебе стыдно, я сразу поняла. Это было словно нож в сердце, и я поняла, как тебе больно! Так похоже на тебя — всегда считать виноватой только себя. Моя ласковая, добрая девочка.
Пытаясь возразить, Малышка покачала головой, но мать лишь крепче сжала ей руку.
— Не надо бравировать, дорогая. Так будет только тяжелее. Не бойся показать свое горе.
— Но я не…
Малышка умолкла, увидев страдальческий блеск в глазах матери. Мафочка очень переживает, но будет переживать еще сильнее, если подумает, что у нее бессердечная дочь. Постаравшись изобразить улыбку, Малышка наклонила голову, чтобы скрыть румянец стыда.
— Моя овечка, — прошептала мафочка и, обняв дочь за плечи, притянула ее к себе, чтобы уложить ее голову себе на грудь. Малышке пришлось неловко выгнуть шею, но она подчинилась любящей руке.
— Может быть, это и не Джеймс вовсе.
— В таком тоне папуля больше ни с кем не будет говорить, — возразила мать. — Разве что с родственниками. Но они не звонят спозаранку. Предпочитают ругаться за меньшую плату.
Она весело хихикнула и отпустила дочь. С благодарностью выпрямившись, Малышка потерла шею.
— Ох ты Боже мой, не надо бы мне смеяться, — сказала мафочка.
Малышка улыбнулась.
— Опять скандал?
— Кажется, Флоренс что-то задумала. Вчера вечером папуля разговаривал с ней. Громы и молнии почти полчаса. Не представляю, как он выдерживает. На его месте я была бы без сил.
— Для него это как хорошая пробежка. Разгоняет кровь.
Первый раз в жизни Малышка не только поняла своего отца, но и была заодно с ним. Для здоровья полезно время от времени давать волю злости. Когда он с блестящими глазами, раскрасневшийся, вошел в спальню, она почувствовала, как радостно заколотилось ее сердце.
— Ну, папуля?
Мартин усмехнулся и пощелкал костяшками пальцев.
— Его светлость. Думаю, он получил свое. «Моя жена у вас?» Представляете,
Малышка рассмеялась, и отец изумленно посмотрел на нее, словно увидел в первый раз.
— Ну, тут я оборвал его и сказал: не волнуйтесь, мы это дело передадим жуликам-профессионалам.
— Пожалуйста, Мартин, — перебила его мафочка. — Дорогой, остановись. Я знаю, что ты чувствуешь, как ты сердишься из-за нашего бедного ребенка. Он чудовище! Но он — ее муж! Ты разобьешь ей сердце.
— Вряд ли.
Все еще смеясь, Малышка сказала:
— Прости, мафочка.
И подумала: с чего это я извиняюсь? Потом она постаралась сочинить приемлемое для матери объяснение.
— Когда-то я любила его. По крайней мере, мне так кажется. Но это давно прошло.
Мафочка внимательно поглядела на нее.
— Родная, как же он обидел тебя! Наверно, ты ненавидишь его. Не бери у него ни одного пенса! Мы не нищие! Проклятые деньги!
Мартин фыркнул.
— Считай это выходным пособием. Так проще.
— Я не ненавижу его, мафочка, — ласково проговорила Малышка. — И даже не могу сказать, что он мне не нравится. Я ничего не чувствую к нему. Это правда. И если я не собираюсь делить его серебро, то не понимаю, почему бы ему не поддержать меня некоторое время. Конечно, я найду себе работу, но на это потребуется время. Ведь мне нужно быть свободной в каникулы. К тому же у меня нет профессии.