— Ту, что уехала в Австралию?
— Да. Она уехала в двадцатых годах. Если быть точным, в 1929 году. Тогда ей было восемнадцать, и она была на пять лет младше Бланш и на шесть — Флоренс. Блодвен — самая младшая из сестер и самая хорошенькая. А Флоренс — самая старшая и некрасивая. Естественно, она всегда ревновала, тем более что Блодвен дала ей повод. Старая история. Почти пятьдесят лет прошло… — Он хмыкнул, и Малышка поняла, что эта история совсем не кажется ему старой. — Если коротко, но не совсем в двух словах, то дело было так. За Флоренс ухаживал молодой человек, тоже учитель. А когда она привела его домой, то он влюбился в Блодвен. Хуже всего то, что, когда Гарри и Блодвен поженились, они уехали в Австралию. Бланш уже была замужем и жила в Шотландии. Сэм работал в почтовом ведомстве в Кардиффе, так что Флоренс единственная оставалась дома, и ей пришлось приглядывать за мамой. А мамочка у нас была еще та штучка, вот уж любила покомандовать, должен тебе сказать. Понянчилась с ней Флоренс, когда она заболела, вдосталь натерпелась от нее. Но работу она не бросила, преподавала в местной школе, стала директрисой. Не будь она связана по рукам и ногам, могла бы найти себе школу побольше, развернуться. Или если бы Блодвен осталась в Уэльсе, то они разделили бы ответственность. Ее-то Флоренс простила, писала ей на Рождество и дни рождения, а Гарри — нет. Ни разу не упомянула о нем в письмах, хотя писала не только Блодвен, но и ее двум сыновьям. Словно та родила их от Святого Духа, как говаривала Бланш. Ну вот. Это предыстория. А недавно Блодвен написала, что на полгода едет домой, и Флоренс, побурчав и покричав, в общем неплохо это приняла. Она ответила Блодвен в том духе, что будет счастлива повидаться с
Он фыркнул и стал крутить в пальцах ножку бокала.
— Ну же, папуля, что дальше? Что там с «миром и покоем»? Если они забыли старое, что может быть? Когда приезжает Блодвен?
— Через несколько недель. А может быть много чего! — Он залпом допил свой херес. — Суть в том, что Гарри умер. Уже семь лет, как его не стало. Естественно, Блодвен ничего не сообщила Флоренс. Ну и мы все думали, что это не наше дело. Сообщай не сообщай, ничего не изменишь. Так мы думали. В конце концов, для Флоренс он умер еще раньше. Его настоящая смерть лишь, скажем так, формальность. Нам нужно было быть умнее. А теперь я не вижу выхода. Флоренс будет считать себя дура дурой! Особенно если учесть ее широкий жест. Она пригласила Гарри! Мертвого Гарри! И, боже мой, представляю, как раскричится Блодвен!
— Что-то я не понимаю, папуля. Когда она получила письмо, то должна была понять, что вы ничего не сказали Флоренс о смерти Гарри. Если, конечно, до тех пор считала, что кто-то из вас это сделал.
— Ну вот, она и поняла. И теперь будет кричать, потому что получается, будто она что-то замышляла против Флоренс. Неужели не ясно? Блодвен ведь знает, какую борьбу с самой собой пришлось выдержать Флоренс, это с ее-то гордыней. И ради чего? Признай, в этом есть что-то комическое.
Он встал с кресла и открыл шкаф, стоявший возле раковины, чтобы взять оттуда термос с кофе, две кружки, две тарелки и старую металлическую коробку для сандвичей. Когда-то эта коробка принадлежала его отцу; в ней он брал в угольную шахту сандвичи с беконом и сыром, чтобы съесть их там в полумраке. Теперь Мартин достал сандвичи с копченым лососем и выложил их на две тарелки.
— Комично и печально, — сказал он. — Наверно, придется мне поговорить с Флоренс. Как-то подготовить ее. Будет жестоко, если она отправится в аэропорт, ни о чем не догадываясь. Хотя Блодвен, наверно, это позабавило бы! Люди не меняются с возрастом, а она всегда была язвой, твоя тетя Блодвен. Если уж кто и пошел в нашу маму, так это она.
У Малышки гудело в голове. Наверно, подумала она, не стоило пить на голодный желудок. В последний раз она ела вечером, а утром только выпила кофе.
— Она не
Отец внимательно посмотрел на нее, и она поставила пустой бокал на стол.
— Папуля, милый!
— Что это ты? — подозрительно спросил он.
— Да все твоя семейная сага. Это твое прошлое, а не мое, понятно? Это не моя семья! Ну, в том смысле, чтобы я могла сказать: «это мои корни», и понять, в кого я пошла.
— Счастливица! — рассмеялся Мартин.
— Не надо, папуля! Ты, конечно же, понимаешь, что я люблю их всех и люблю родственников мафочки, и так будет всегда. Мне не нужна другая семья, мне не нужно