Глава 20
«Почему вы не пишете, Хастингс? Или слишком заняты перед окончанием школы?»
Из писем Эви Хастингсу
Эви попыталась пробиться сквозь окутавший ее туман непонимания. Она слышала мужской голос, взволнованный и напряженный, пытавшийся привести ее в себя, но была совершенно бессильна ответить. Вспышка боли обожгла предплечье, и она невольно ахнула.
– Эви! Ты слышишь меня? Куда тебя ранило?
Боль заглушила его голос, звучавший словно под толщей воды. Плечо горело, и жар распространялся вниз по руке и по груди. Она пожалела, что туман ушел. Его густое покрывало милосердно защищало ее от поднимавшихся волн боли.
Что с ней случилось? Она помнила, как летела на Эпоне, но дальше… ничего. Господи Боже. У нее болит все. И почему ей так мокро и холодно?
Она застонала и попыталась открыть глаза, но это оказалось невозможно, потому что требовало слишком больших усилий. Наконец левый глаз приоткрылся. Потом правый. И она попыталась разглядеть размытое лицо, склонившееся над ней.
– Эви, ты жива? – с облегчением спросил Бенедикт. – Скажи, где болит.
– Рука, ребра, голова… все, – простонала она, снова закрывая глаза и пытаясь свернуться в комочек, но это движение вызвало такую острую боль, что головокружение и тошнота набросились на нее одновременно, словно кто-то крутил ее подобно волчку. Она судорожно сглотнула, прежде чем спросить:
– Что случилось?
Бенедикт немного помолчал, прежде чем ответить.
– Кто-то выстрелил из ружья. Похоже, Эпона испугалась и сбросила тебя.
Глаза Эви снова открылись.
– Выстрелил? О нет! Эпона… не ранена?
Слой тумана, вытесненный паникой, стал еще тоньше. Она попыталась сесть и оглядеться, но Бенедикт удерживал ее на месте. Сопротивляться не было смысла: боль сопровождала каждое ее движение.
– Ради Бога, успокойся, Эви! У тебя вывихнуто плечо, и один Господь знает, что еще повреждено. Уверяю, с Эпоной все в порядке.
Он выглядел таким бледным и встревоженным. Горло стискивал страх. Одежда была облеплена грязью и листьями, волосы торчали беспорядочными прядями. За эти несколько минут он словно состарился на десять лет.
– Прости меня, Эви. Мне в голову не приходило, что такое может случиться. Как только прискачут остальные, я пущусь в погоню за ублюдком. Клянусь жизнью, он за это заплатит!
Она скрипнула зубами, пережидая новую волну боли. И когда волна улеглась, неожиданно сообразила, что он сказал не все.
– Ты считаешь, кто-то сделал это специально? Кто-то действительно стрелял в нас?
– Они стреляли не в тебя, Эви.
Эви недоуменно свела брови. Либо это несчастный случай, либо нет. Что он хотел сказать, утверждая, что целились не в нее? Но, несмотря на головокружение, она все же поняла.
– Ты? Метили в тебя? Но почему?
Боль была невыносимой, но Эви боролась с темнотой, угрожавшей застлать глаза.
Грязное лицо Бенедикта исказилось отчаянием. Он прижался лбом к ее запястью, перед тем как провести по глазам тыльной стороной ладони. Наконец он поднял на нее измученный взгляд:
– Да. Думаю, именно так. Мне бы в голову не пришло, что они начнут охоту за мной. Я понятия не имел, что меня кто-то видел.
Что он говорит? Бред какой-то… И вообще, что происходит? Ей слишком плохо, чтобы понять тонкости услышанного от Бенедикта. Она непонимающе смотрела на него, пока неподалеку не послышался стук копыт, Бенедикт оглянулся на шум и снова обратился к ней:
– Мне нужно найти его, Эви. Я все объясню, когда вернусь, но сейчас не могу позволить негодяю улизнуть.
Он поцеловал ее в лоб и встал, чтобы приветствовать всадника. Эви попыталась сосредоточиться.
– Бенедикт, подожди. Я не понимаю…
Последние слова она произносила едва слышно, потому что уже скользнула вниз, в поджидавший туман.