Знакомый незнакомец

Мы стали звонить Катрин. На этот раз трубку сняла какая-то женщина, бесцветным голосом она рассказала, как произошла трагедия. Она так и повторяла все время «трагедия», «трагический случай». У Катрин была кошка, старое, жалкое существо с отвисшим от частых родов животом. Она носила гордое имя маркизы Помпадур, но все звали ее Помми. В тот вечер, когда Ноэль разговаривала с Катрин в последний раз, какой-то кошачий дьявол понес злосчастную маркизу на мощный вяз во дворе дома Себастьяна. Ее жалобные вопли Катрин услышала, когда была уже изрядно пьяна. Она попыталась снять Помми с дерева. А дальше? Сломанная ступенька приставной лесенки, серые булыжники, алая кровь на виске Катрин. Впечатляющая картинка. Катрин умерла от отека мозга в больнице. В крови ее было немалое количество алкоголя и транквилизаторов. Помми слезла с дерева сама…

У Ноэль хватило хладнокровия выразить той женщине сочувствие, а положив трубку, она продолжала сидеть, не шевелясь и не поднимая взгляда. Я пытался заговорить с ней, но она не реагировала. Она молчала тогда больше двух часов. Она не плакала, не кричала, она была чудовищно спокойна.

Катрин снова взялась за рукопись.

«Несколькими днями позже я написала Себастьяну, выразила соболезнования. Он ответил, любезно поблагодарил. Теперь он имеет право скорбеть, его скорбь скоро превратиться в печаль и в грустный рассказ для будущих знакомых. Я уверена, что он, пережив эту историю, останется таким, каким был до ее начала. Вот уж чего нельзя сказать обо мне. Иногда, задумываясь над тем, что произошло, я ощущаю то ледяной холод вины, то ненависть к Катрин и Себастьяну, которые показали мне мою истинную суть, превратили в разрушительное орудие, жертвами которого и стали. Тогда я кажусь себе чистой волей, способной нести смерть. Я представляю себя человеком, который всегда таскает в сумке бомбу, способную сработать от любого толчка. Я начинаю бояться за тех, кто подойдет ко мне слишком близко, и в то же время чувствую, что обладаю безграничной властью над ними. Только один человек вынесет все это рядом со мной…»

Катрин перевернула последний листок и отложила рукопись. Медленно поднявшись с кресла, девушка подошла к окну.

— Я отпустил Ноэль, когда она захотела отправиться к себе домой в тот день, — произнес у Катрин за спиной отец. — Она была спокойной, равнодушной ко всему. Через день Ноэль позвонила мне и сказала: «Что случилось, то случилось, прошлого не вернешь, и мне придется жить с этим, и тебе придется жить с этим. Возможно, будет лучше, если мы будем вместе». Что я могу сказать? Я любил и понимал ее даже тогда… — Отец вздохнул, тяжело поднялся и встал рядом с Катрин. Она молчала. — Теперь ты знаешь все…

В комнате повисла тишина. Казалось, давняя семейная тайна легла чем-то материальным между отцом и дочерью. Некоторое время Катрин ощущала только тяжелую, гнетущую пустоту, потом начала постепенно приходить в себя.

— А Себастьян? — вдруг спросила она отца.

— Что Себастьян? — не понял отец.

— Он узнал обо всей этой истории?

— Думаю, что нет, — равнодушно отозвался отец. — Через несколько месяцев после всей этой истории Ноэль принялась за «Птицелова». Она писала днем и ночью, как одержимая. Думаю, для нее это было своего рода очищение, попытка избавиться от воспоминаний и, возможно, единственный доступный способ попросить прощения у Катрин. Когда роман вышел, они даже виделись с Себастьяном на каком-то приеме, посвященном книге. Скорее всего, он решил, что Ноэль написала о себе, просто утрировала концовку. Официально смерть Катрин была признана несчастным случаем, и он, как и все, кроме меня и Ноэль, считал, что это было так… Почему ты спросила про него? — Отец будто очнулся от какого-то забытья и посмотрел на Катрин.

— Не знаю, — солгала она. — Спасибо, папа, что дал мне эти бумаги и все рассказал. Представляю, как тебе было тяжело все эти годы. — Катрин обняла отца и поцеловала в щеку.

— Сейчас мне стало намного легче, дочка. — Отец с благодарностью посмотрел на Катрин. — Я хочу, чтобы ты знала… Мама очень любила тебя, но она так и не смогла полностью оправиться после гибели подруги, в которой винила себя всю оставшуюся жизнь. Даже когда она заболела, то сказала мне, что принимает болезнь как заслуженное наказание, что теперь она наконец сможет искупить свою вину. Она ждала смерти с легким сердцем. Не держи на нее обиды теперь, когда ты знаешь, через что она прошла.

— Я понимаю, папа, — вздохнула Катрин, — я тоже очень любила ее, а сейчас, когда ты все рассказал мне, я смогу хранить о ней только добрую память.

— Она сполна расплатилась за все, — кивнул отец, — и я рад, что ты поняла это. Я видел, как ты порой негодовала и обижалась на нее. Теперь я смог примирить вас, и это для меня многое значит. А сейчас иди, дочка, я хочу побыть один. И я прошу тебя, уничтожь те письма. А я сожгу рукопись. Пусть больше никто ничего не узнает.