Знал, видел, разговаривал. Рассказы о писателях

А в конце своего очерка автор и вовсе ошеломлял читателя: колхозный-то председатель, оказывается, имел сердечную привязанность… к русскому народному стихосложению, изучал его развитие с древнейших времен до наших дней, больше того — перекладывал летописные повествования былинно-песенным ладобоем (терминология у Старостина своя) и даже выпустил в областном издательстве две книги — «Слово о Коловрате» и «Летучий корабль», а в журнале «Знамя» напечатал сказ на современную тему.

Затем восторженный и, похоже, ошеломленный журналист цитировал необычные стихи необычного колхозного председателя:

Горы, горы, висучие скалы!
Натолпилися вы, горы, на горы,
Навалилися камни на камни!
Ах, зачем вы, толпучие горы,
Натолпились вы и навалились,
Вознеслися кремнистой оградой,
Если ваша ограда не оградна?
Никого-то она не оградила,
Злое лихо она пропустила,
Лихоимное, лихое лихолетье!..

Само собой, после прочитанного очерка-гимна во мне вспыхнуло горячее и нетерпеливое желание повидать Василия Андриановича Старостина — председателя колхоза, ученого-химика, филолога и поэта. Ведь все мы, говоря словами Максима Горького, голодны по интересному человеку!

II

Из очерка я уже приблизительно знал, как разыскать В. А. Старостина. Требовалось сойти с парохода в Кинешме, переправиться в Заволжье, а оттуда автобусом или попутной машиной добраться по ухабистой дороге до отдаленного районного центра Островское и там уже наверняка уточнить местонахождение председателя колхоза «Русь Советская».

Но в автобусе я разговорился с пожилой колхозницей, узнал от нее, что тащиться мне в Островское не резон, а надобно сойти на полпути, в Ивашеве, затем лесами-перелесками, полями и заполицами выйти к деревеньке Сергеево, где и живет Василий Андрианович.

Женщина оказалась местной, ивашевской и к тому же словоохотливой.

— Беспокоен, дюже беспокоен наш Андрианыч, — рассказала она. — И все-то он носится по району, по области. То удобрения добывает, то машину какую привезет, то насчет семян старается. Опять же с народом хорошо, правильно себя поставил. Бывало-то, какие слова в правлении слышишь? Все больше эти… невыносимые. А у нашего-то председателя к народу слово мило, приветливо, дружелюбно. Не хочешь, да сделаешь, а то тебе же стыдно, непереносно будет.

От Ивашева, людного села с сельсоветом, с правлением колхоза, я, по совету пожилой женщины, направился полевой тропкой, вдоль свежетесаных столбов, к деревне Сергеево.

Уже завечерело, запрохладило. Взыгравший ветерок силился растолкать тесные стебли озимой пшеницы — и не мог: такая удалая, в рост человека, вымахнула она, хотя стояла только середина июня! Я шел, словно бы купаясь в изумрудно-зеленом разливе, и лишь на плешистых взгорках как бы выныривал, чтобы глотнуть свежего ветра и окинуть широким взглядом все это русское приволье с островками сосново-еловых лесов, с косяками овсяных полей, со строгими квадратами сеяных, каких-то неведомых сине-лиловых трав, с этой золотистой голубизной предзакатного неба, где еще белели ясно, по-дневному, не подожженные заревом реденькие, плоско вытянутые облачка, похожие на легкие мазки белилами…

Наконец, перейдя овраг, я увидел пять изб, стоявших вразброс среди старых лохматых лип, берез и вязов, точно заблудились они. У крайней огорожи копошилась согбенная старушка в темном платке, в сборчатой, до земли, юбке — тщилась стянуть с сукастого прясла какую-то выстиранную и просушенную тряпицу. Я помог ей, спросил:

— Что это за хутор, бабушка?.. Далеко ли до деревни Сергеево?

— Да это и есть Сергеево, — прошамкала старушка и глянула на меня с тусклой печальной укоризной.

— А где же тут живет председатель?

— Али не видишь?.. Эвон дом-новина выпередился! Там, смекай, и обретается Андрианыч. А без него-то всего три избы стояло… Не житье — сиротство.

— Почему же ваш председатель в глушь забрался? В Ивашеве, чай, веселее.

— А есть у него замыслица: сызнова заселить нашу деревню, всех воротить, кто в убёг пустился от прежних невзгодин. И вот первый у нас отстроился Андрианыч и всем прочим знак подает.

На мой вопрос, дома ли председатель, старушка ответила:

— Дома, дома! Только что из Костромы-матушки воротился. Дюже сердитый. Да ты, ежели не по службе приехал, не робей. Простым гостям он завсегда рад-радешенек.

Сознание, что я приехал «не по службе», а сам по себе, приободрило меня, поэтому я и на крыльцо поднялся, и в дверь постучал без всякой робости, полный лишь одного спокойного ожидания, что вот сейчас появится тот самый человек, которого столь восторженно описал столичный журналист.