Кальв встал и вышел вместе с ним из зала, и когда они шли через двор, он положил руку на плечо юноши.
Приближалось Рождество, и Сигрид решила, что ей нужно исповедаться. И она думала, сходить ли ей к священнику Йону и покаяться в обычных мелких грехах, или пойти к Энунду. Она понимала, что если пойти к Энунду, разговор будет не из легких. И она уже решила отправиться к священнику Йону, как Энунд прибыл в Эгга в воскресенье после полудня.
После визита Сигвата Сигрид с еще большим рвением взялась за ткачество и теперь старалась как можно скорее закончить новый ковер.
Когда все собрались в большом зале, она извинилась и сказала, что ей нужно сходить в старый зал и взглянуть на свою работу. Но там она зажгла лампу и принялась доделывать ту часть, которую начала днем раньше.
Она была целиком поглощена работой, когда Энунд вошел в зал; она даже не услышала его шагов. И он молча стоял и смотрел на нее.
Рвение, написанное на ее лице, делало его моложе, хотя рот был обрамлен глубокими складками, а на переносице были морщины.
— Вот как ты проводишь день Господень, — наконец произнес он.
Вздрогнув, она повернулась к нему. Ей не понравилось то, что он застал ее врасплох.
— Ты не мой духовный отец, — сухо заметила она.
Энунд с удивлением взглянул на нее.
— В самом деле, — признался он, — но я должен заметить, что священник Йон не выполняет своего предназначения…
— Ну и что? — упрямо сказала Сигрид и снова взялась за тканье.
Энунд подошел и схватил ее за руку.
— Да, я не твой духовный отец, — сказал он, — но я не могу спокойно смотреть на то, что ты сознательно грешишь, не делая никаких попыток обуздать себя.
Она сердито посмотрела на него, но он продолжал:
— Я не знаю, что ты говоришь священнику Йону на исповеди. Но я был бы очень удивлен, если бы ты говорила ему то, что должна говорить, — глядя ей в лицо, он убрал ее руки с ткацкого станка, — скажи честно, ты исповедуешься перед ним, ничего не утаивая?
Сигрид высвободила руки.
— Ты не имеешь никакого права спрашивать меня об этом, — сказала она, вставая.
— Сигрид, я говорю с тобой как священник, которому Эльвир доверял свои последние раздумья, как священник, чувствующий ответственность за тех, кого он передал в руки Господа навеки…
Она снова села на скамью.
— Оставь меня в покое! — сказала она.
— Нет, — серьезно ответил священник.
— Зачем ты пришел? — спросила она.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— О чем?
— О намерениях отомстить, которые есть у тебя и твоих сыновей.
Сигрид опять вскочила.
— Ты вмешиваешься не в свои дела!
— Я вмешиваюсь в те дела, в которые Господь велел мне вмешиваться, — спокойно возразил Энунд. — Ты не очень-то сильна в христианской вере, если сидишь тут и ткешь в воскресенье вечером. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я сомневаюсь в искренности твоей исповеди, хотя ты и швыряешь мне в лицо, что я не твой духовный отец.
Немного помолчав, он продолжал:
— Если ты ответишь «да», когда я от имени Господа спрошу тебя, искренне ли ты исповедуешься, я поверю тебе.
Сигрид молчала, опустив голову.
— Ты не отвечаешь?
Почувствовав на глазах слезы, она моргнула. Ей казалось, что он стоит над ней, как неумолимое божество. Она вспомнила, как Эльвир рассказывал ей кордовские сказки о духах, вылезающих из тонких кувшинов и превращающихся в могучих, грозных великанов. Она торопливо взглянула на него, словно надеясь, что священник исчезнет, как злой дух, но он продолжал стоять рядом с ней.
— Не хочешь ли ты исповедоваться передо мной, Сигрид? — спросил он. — Или мне поговорить со священником Йоном?
— Я приду к тебе, — тихо произнесла она.
И Энунд назначил ей время и место.
В Стейнкьере, сидя в церкви перед священником, Сигрид сразу изложила суть дела.
Энунд не смотрел на нее, пока она говорила; он сидел, наклонившись вперед, подложив левую руку под правый локоть и закрыв ладонью глаза, чтобы полностью сосредоточиться на ее словах. И когда она говорила ему о своей вере в асов, он не шелохнулся. Лишь время от времени, когда она запиналась, он задавал ей наводящие вопросы своим ничего не выражающим голосом.
И когда она, наконец, закончила, он подошел к алтарю и стал на колени.
И она удивилась, услышав его мягкий голос, когда он вернулся к ней.
— Бедная Сигрид, — сказал он, — после смерти Эльвира ты похожа на корабль, потерпевший крушение.
— И что же мне, по-твоему, делать? — спросила она, когда он замолчал. — Чаще ходить в церковь и чаще молиться, как предписывает мне священник Йон?
— Молитвы и служба — это хорошо, — сказал Энунд. — Я бы тоже посоветовал тебе это. Но куда важнее, чтобы ты действительно раскаялась в своих грехах. Но, я думаю, ты не сможешь сделать это, пока не поймешь, что поступала дурно.
— Я уже сделала это, — сказала Сигрид. — Я только что призналась тебе в этом: что я приносила жертвы богам и…
— То, что ты приносила богам жертвы, серьезное прегрешение, — сказал Энунд. — Но чтобы ты не делала этого снова, ты должна понять, что заставило тебя приносить жертву.