Знаменитость

На самом деле Кощей был виртуозным карманником. Факиром и иллюзионистом своего дела. А вот крыши не были его стихией. Поэтому я решил кое-что поменять. О чем и рассказал, пока мы медленно брели в сторону кафе «Теремок»

– Ну, как? Справишься? – на всякий случай поинтересовался я.

– А то! – хмыкнул Кощей. – Вот не пойму я, Студент. У тебя же масло в голове! И зачем ты навострил лыжи за кордон? – с характерным блатным выговором заявил он. – Страна меняется, кооперативы всякие появились, как при НЭПе. Лавэ у фрайеров теперь навалом… Мне авторитетные люди говорили – наше время пришло!

– Как бы тебе объяснить, – я заговорил медленно, потому что подбирал слова как можно более душевные. Я  искренне не хотел испытывать терпение своего приятеля, по опыту зная, во что превращается этот человечек, когда приходит в бешенство. А сегодня я один раз уже обидел его небрежным обращением. – Дело такое, Кощей. Как выяснилось, очень по-разному мы понимаем жизнь: я и ЦК КПСС. И остаться в стране, которой они заправляют, значит сидеть снова и снова. Не за одно, так за другое. А чалиться всю жизнь даже в таком гостеприимном месте, как зона в солнечном Соликамске – не хочу…

Кощей осклабился – шуточка про Соликамскую зону пришлась ему по душе.

– Потому и надо мне свалить. Но только за кордоном деньги еще важнее, чем у нас. Поэтому, хочу я вывезти одну ценную вещь. Ее там уже ждет мой старый одесский друг, пару лет назад умотавший в Израиль. Помнишь, я тебе рассказывал, который Высоцкого записывать мечтал?.. У него там своя фирма грамзаписи. Так вот эту важную штуку мне сюда обещали принести. Но, заварушки, думаю, не избежать. Но если дело выгорит как надо – твоя доля Кощей, где бы я ни был, хоть на другом краю земли – я свои долги всегда плачу… Ты ведь это знаешь?

Жулик кивнул. И мы расстались. Я открыл двери кафе.

И сразу же узнал ее, как только шагнул в зал, приглаживая короткие волосы ладонью. Столик в углу, у окна. Она лежала между салфетницей и высоким стаканом, в котором доходил какой-то чахлый цветочек. Немного полинявшая от времени, коробка сверхтонкой магнитной ленты «Тасма». Один ее  картонный угол был смят. Но в целом это было именно то, что я искал. Оригинал последней записи Алеши Козырного. Легендарный «Концерт на крови», в существование которого, оказывается, уже мало кто верил. Пленка, оставшаяся в сумочке Маши Старковой, когда я видел ее в последний раз, отчаянно бежавшую по ноябрьскому льду за увозившим меня «воронком».

Я шагнул навстречу. Девушка, сидевшая за столиком, вопросительно подняла глаза.

– А я почему-то не думала, что вы такой молодой? Думала, как все мамины друзья! – вместо приветствия заявила она. 

– Мне скоро будет двадцать девять. Я ведь моложе твоей мамы на десять лет… – объяснил я.

Она набрала в грудь воздуха, словно собираясь на что-то решиться.

– Мама четко мне объяснила, что надо сделать, если вы дадите о себе знать. Даже слово с меня взяла, – выпалила она, как школьница наизусть домашнее задание, не отводя взгляда и нисколько не смущаясь.

– Значит, она сохранила пленку, – вздохнул я.

– Но только сейчас я вдруг поняла, что настолько не хочу ее вам отдавать, что даже готова нарушить слово, которое дала матери! – дерзко заявила девчонка и убрала со стола пленку, которую, казалось, еще секундой раньше она готова была подвинуть мне. Теперь она спрятала ее к себе на коленки, с вызовом уставившись мне прямо в глаза.

Я просто сел за столик напротив нее. Девочка не представляла, насколько она меня поставила в тупик. Если бы тут сидела пара бандитов, собиравшихся меня кинуть – я бы четко знал, как сейчас поступить. Но напротив меня сидела хрупкая девчонка 18-19 лет, с глазами точно такими, какие они становились у Маши Старковой, когда та начинала сердиться.

– Ну, что молчите? – спросила Катя, видимо, уже успев немного испугаться собственной смелости. Все-таки перед ней сидел тип, недавно вышедший из тюрьмы.

– Не знаю, что сказать, – признался я. Потихоньку соображая, что эта девочка вряд ли хочет завладеть пленкой из-за денег. Наверное, сейчас всего несколько человек в стране представляет себе ценность этого оригинала. Просто она собирается задать мне какой-то вопрос. И хочет во, что бы то ни стало продемонстрировать мне, как он у нее наболел.

– Она была уверена, что вы ненавидите ее, за то, что… Считали в общем… – тут она осеклась. – Ну, что это она вас посадила?

Я покачал головой.

– Это я сам себя посадил. Такую выбрал судьбу, – усмехнулся я. – А Маша ни в чем передо мной не виновата. Как жаль, если она так считала.

– Так какого черта вы ей на письма никогда не отвечали и от свиданий отказывались?!.. – выпалила девчонка, раскрасневшись от гнева. – Она-то считала, что виновата и извелась совсем!.. Только когда уехала, у нее там немного от души отлегло, я это почувствовала.

– Я был уверен, что сидеть мне придется все девять лет. Не хотел ей жизнь ломать. Думал, так она меня легче забудет, – признался я. – Знал бы, что срок скостят, может быть, поступил бы иначе.