Знаменитость

— Ну, ты упрямый! — ухмыльнулась Маша и взяла инициативу в свои руки — сама шагнула на обочину и замаячила рукой.

Как ни странно, первая же салатная «Волга» с опознавательными шашечками сделала крен в нашу сторону и остановилась у бордюра.

— Тебя кто так учил дверью хлопать? — мрачно осведомился таксист, когда мы оказались на заднем сиденье. — Дома холодильником так же хлопаешь?

Маша метнула на него яростный взгляд, но ответила по-своему.

— На Ленинградский вокзал! И не вздумай нам «город показывать». Я в Москве все улицы знаю. Заплатим четко по счетчику.

Водила только пробормотал что-то невнятное, но явно злое. Однако, не нашедшись быстро, что ответить, — тронулся с места.

— Ну, вот и заканчивается твой вояж в Москву, — подытожила Старкова, прижимаясь к моей руке. — Вспоминать-то хоть будешь? Или сплошные разочарования, которые постараешься поскорее забыть?

Я посильнее привлек ее к себе на заднем сиденье, стараясь таким образом подтвердить, что забуду я далеко не все.

— Город показывать! — недовольно бубнил таксист впереди, резко и со злобой разворачивая руль. — Как же! Надо мне город показывать!

Из-за его резких поворотов нас с Машей все время бросало друг на друга. Поэтому бессильная злоба таксиста никак не могла нам повредить, а только скрашивала последние минуты перед расставанием. В глазах Старковой, которыми она поглядывала на меня снизу, даже засверкали искорки веселья.

— А вот захочу и вообще никуда не повезу! — с большим опозданием вдруг сообразил таксист.

— Сделайте одолжение! — мягко попросила его Маша. — Так неохота, чтобы он уезжал! Колесо проколите или еще как-нибудь! Ну, пожалуйста!

— Колесо проколи! — возмутился таксист.

И даже в маленькое зеркальце было видно, как вылупились его глаза. По его мнению, Маша своими словами надругалось над чем-то святым и непорочным. Он даже несколько раз судорожно набирал воздух для достойного ответа. Но, по-видимому, найти достойный ответ на такое ужасное кощунство было непросто.

В конце улицы уже замаячило открытое пространство площади трех вокзалов. Еще пара минут езды, потом очередь в билетную кассу, сто метров перрона и последний взмах руки перед окном медленно отбывающего вагона. Уже можно было начинать говорить какие-то последние существенные вещи, чтобы не скомкать их потом в сутолоке вокзальной толпы.

— Ты на Алешу не держи зла. По крайней мере, настоящего зла, — попросила она. — Такой сволочью иногда бывает! Но кроме него так петь никто не сможет. А талант артиста, когда не удается его выплеснуть, — грызет человека изнутри и покоя не дает. Выходит, такое проклятие пожизненное. И для него, и для окружающих. Угораздило же бога им наградить такой вот экземпляр? Всем, кто хочет явить людям этот талант, — приходится платить, имея с ним дело…

— Пять рублей! — отрывисто заявил таксист, резко тормозя перед вокзалами.

— Три рубля и не больше! — отрезала Маша, бросая на переднее сиденье мятую денежную купюру. — Я же сразу сказала, что и цены знаю, и маршруты. И нечего было счетчик отключать! С нами этот номер не прокатит!..

Она распахнула заднюю дверцу и уже энергично продвинулась к выходу, когда водитель хлопнул себя по коленке и наконец сообразил, как он может достойно оскорбить таких отвратительных ему пассажиров.

— Ну, понял я! Тоже артисты значит! Певцы тоже нашлись! — проговорил он с непередаваемым презрением. Он даже прищурился, чтобы лучше подчеркнуть — насколько он не уважает таких, как мы. — То-то я думаю! Знакомые повадки! Раз артисты, значит, все можно! Давай-давай, вали! Чтобы духу вашего в моей машине не осталось! Видели мы таких певцов! Знаем! Один такой уже вторые сутки в таксопарке в говно пьяный, в «рабочке» валяется. Деваться от него некуда. Все грозился: «Я артист, сейчас спою!» А как только петь соберется, на первом же куплете брык — и носом в стакан!.. Певцы тоже нашлись!

Маша, уже вышедшая из машины, остановилась. И вернула голову обратно в салон «Волги». Я тоже мгновенно сообразил, о ком может идти речь. Но водитель уже энергично орудовал рычагом коробки передач, не собираясь больше ни секунды оставаться в этом, опротивевшем ему, месте.

— Где вы говорите этот, который певец? — поинтересовалась Маша.

— Да у нас в четвертом ПАТП. Позавчера привез Егорыч чудика — удружил народу. Думали, правда, артист. А там пьянь. Не уважаю таких. Все — освобождайте салон, говорю! — завопил таксист, с ужасом обнаруживая, как Маша Старкова возвращается обратно на заднее сиденье.

— А гитара есть у этого певца? — поинтересовался я.

— Да какая там гитара! — пробормотал опешивший водитель. — Не инструмент — уродство одно — цвета какого-то темного, на говно похожего. Называется как-то по-уродски, не помню. Да и сломалась она у него, не играет…

— «Сандер Стратакастер», — вполголоса констатировала Старкова.

— Ой, освобождайте салон! Христом богом молю! Иначе я за себя не ручаюсь! У меня монтировка всегда под сиденьем! — испуганно завопил таксист, увидев, как Старкова забирается обратно и закрывает дверь.