– Хрен с ним, – зло нахмурился клавишник. – Тоже мне – знаменитость нашлась! Он там с ментом коньяк распивал, пока нас всех в обезьяннике держали. Вот пусть дальше один и звездит. Без ансам-бля! Сам-бля! Ну, ты едешь?..
– Секунду подождите! Мне паспорт надо забрать и вот, продукты начальнику отдать, – сорвался я с места, демонстрируя авоську с водкой и колбасой.
На ступенях отделения за погрузкой музыкантов в такси хмуро наблюдали несколько рядовых ментов. Даже той секунды, когда я взбегал мимо по ступеням, хватило, чтобы почувствовать их злое разочарование. Один сказал другому, что все отделение уже второй квартал без премии остается. А тот в ответ угрюмо намекнул, что еще непонятно, кому хуже будет, когда «Никита до прокуратуры дозвонится».
В опустевшей милицейской дежурке замерла нелогичная тишина. Поэтому было отчетливо слышно – как дежурный говорит по телефону.
– Прокуратура? Докладывает дежурный 70-го участка прапорщик Никитенко. Тут у нас история такая приключилась…
«Вот оно что!» – подумал я. Требовалось мгновенно сматываться отсюда, пока этот стукач не успел все испортить.
В кабинете начальника все сильно изменилось за время моего отсутствия. Капитан сидел за столом, ослабив галстук и закатав рукава форменной рубашки до локтей. Короткими, похожими на сардельки пальцами, он перебирал струны, невесть откуда взявшейся гитары. Самой типичной и пошловатой: на желтой деке была приляпана ободранная переводная картинка с ГДРовской красоткой в алом купальнике.
– Я ведь под Соликамском зону охранял. В звании майора системы исправительно-трудовых учреждений. Там к этим песням и пристрастился, – вспоминал милицейский капитан, безуспешно пытаясь настраивать дешевый инструмент. – Уже готовился стать начальником зоны – «хозяином», но вышла история нехорошая. В общем, понизили в звании и сюда перевели отделением милиции командовать…
Алеша сидел за столом, значительно взбодрившийся. И последний коньяк эта парочка как раз доливала в стаканы.
– Не покидай меня, мой друг Серега! – обрадовано пропел Алеша при виде меня.
Этот чудак как будто и не представлял, что все уезжают. Он чувствовал себя прекрасно, и готов был сидеть хоть до утра, пока есть выпивка и гитара. Алеша поднимал свой стакан, не подозревая, что задерживается на свою погибель – как только прокуратура отреагирует на звонок, его закроют в камеру уже по-настоящему. Точно сказал клавишник – дождется он здесь, пока не посадят! Мне захотелось его предупредить, но как-то язык не повернулся – очень важно было самому смыться поскорее.
– Вот, – продемонстрировал я капитану авоську с продуктами. – Можно паспорт забрать?
Он только небрежно махнул рукой в сторону двери. Уже делая шаг за порог, я спохватился – если певца сейчас, и правда, посадят – с кем же мне записывать альбом, и откуда же взять все эти деньги?
Дежурный, тем временем, заканчивал разговор с прокуратурой.
– Разрешите выполнять? – в голосе у прапорщика звенело счастливое подобострастие. – Да, ансамбль только что уехал, мы вынуждены были отпустить – подчинились приказу. Но главный певец еще у нас…
Не прерывая разговора, дежурный небрежно бросил мне паспорт на стол. Он уже не замечал меня, захваченный своей целью.
– Есть! – отчеканил он, и положил трубку. – Чего тебе?
– Можно от вас домой позвонить? – попросил я.
– Что тебе здесь будка телефонная что ли? – смилостивился прапорщик, поворачивая телефон диском ко мне. – Только коротко! – Он был явно удовлетворен состоявшимся разговором.
Торопливо набирая свой домашний номер, я дважды сбивался. А потом в трубке раздались короткие гудки – занято. «Как будто не судьба!» – еще поразился я в тот момент.
– Ну что прокуратура?! – окликнули дежурного милиционеры, стоявшие на крыльце.
– Сейчас расскажу, – пообещал тот, поднимаясь из-за стола.
Прапорщик Никитенко торопился похвастать сослуживцам – какую свинью он подложил ненавистному начальнику. И меня в помещении милицейского участка тоже уже ничто не удерживало. Более того, надо было немедленно исчезнуть отсюда, чтобы попытаться застать дома Валета и потерпевшего. И скорее придумать какой-нибудь более надежный способ быстро заработать денег, чем запись певца Алеши.
Но где-то в душе мне вдруг стало стыдно уходить. Этот Алеша был порядочный говнюк. Но его все здесь бросили одного, разбежавшись как крысы. И я представил, как тоже начну сейчас вжимать голову в плечи, торопясь поскорее удалиться от участка, и стараясь забыть, как оставил этого чудака на растерзание?