— Я не уверен, но я ее узнал — задумался рокер. — Она приходила в школу, где я учился. Особенно часто, когда я был маленьким. Приносила подарки на дни рождения — презрительно хмыкнул — Она ни разу не пришла вовремя, всегда опаздывала на пару дней. Миссис Вайс, моя патронатная мать, как — то решила меня попугать и объявила, что эта странная женщина хочет меня усыновить. Я тогда был в ужасе — покачал головой, вспоминая — Закатил истерику, кричал, что ни за что не пойду с ней. У нас с миссис Вайс никогда не было теплых отношений — грустно улыбнулся — Я воровал у нее деньги и подкидывал в сумку дохлых насекомых... Наверное, это было не очень правильно, но она так прикольно визжала...
Алина боялась дышать — Билл никогда, ни единого слова не говорил о своем детстве, ничего. Будто он уже родился таким, как сейчас. Всегда переводил разговор на другую тему, если кто — нибудь пытался что — нибудь выведать, хотя бы в общих чертах...
— В общем, она тогда сказала, что документы на усыновление почти готовы. В этот вечер я впервые убежал из дома.
— Ты боялся свою биологическую мать? — тихо спросила Алина.
Он кивнул:
— Очень. Она всегда пахла сыростью и перегаром, и я ненавидел этот запах. Сырость и перегар — запах моей матери. С ума сойти — вздохнул. — в тот раз меня нашли очень быстро, через пару дней, и миссис Лайт — социальный работник, курирующий мою семью, кстати, милая и очень добрая женщина — объяснила, что Поле (Пола Плэйн — имя на регистрационном знаке, как успела заметить Алина) никогда не отдадут ребенка — женщина била все рекорды по не благополучности. Миссис Лайт говорила очень искренне, и я поверил, успокоился на какое — то время. С тех пор, как только я начинал вести себя совсем отвратительно, миссис Вайс стоило лишь припомнить неприятную тетку и все, мальчик становился шелковым. Правда, нужно отдать ей должное, Вайс никогда этим не злоупотребляла.
— Сколько тебе тогда было лет?
— Уже учился в школе, не помню точно. После того случая от миссис Лайт попало всем — и мне, и Вайс, и, я думаю, Поле, поэтому последняя стала приходить намного реже. В последний раз я ее видел перед школьным выпускным. Может быть, я бы и не узнал ее тогда, но этот запах... мне кажется, я даже сейчас чувствую его.
— Билл, солнце — Алина попыталась поцеловать в висок, он уклонился.
— Я в порядке — в который раз повторил он. — Я не чувствую ничего, кроме отвращения к этому человеку — брезгливо скривил лицо — Ты бы видела сброд, пришедший с не прощаться! Людьми — то не назовешь...
Алина помолчала, подбирая слова.
— Ты давно тут сидишь?
— Не знаю — посмотрел на часы — ого, уже почти два! Ладно, встаем — помог Алине подняться и сам вскочил, разминая затекшие ноги — Нужно убраться из этого города скорее, не хочу здесь ночевать.
— А ее вещи? Ты был у нее дома?
— Нет, девочка в госпитале дала адрес и ключ, но я не уверен, что хочу туда идти.
— А где она жила?
— В каких — то трущобах — пожал плечами — Снимала квартиру или комнату.
— Я пойду с тобой. Может, там можно что — то взять на память?
— Я не нуждаюсь — быстро ответил рокер, застегивая куртку под горло. Действительно, здесь было довольно холодно, еще и ветер... Алина уже давно укуталась как только могла — шарф, капюшон, поднятый воротник спортивной куртки, перчатки.
— Билл, это решать тебе, конечно, но ты не будешь потом жалеть, что не поехал?
— Пойдем пока к машине, а я подумаю.
— Может, в квартире остался ее дневник или фотографии? Что — нибудь, что поможет узнать побольше об этой женщине. Билл, она же приходила к тебе, значит любила. По — своему — закончила Алина, усаживаясь на переднее сидение потрепанного шевроле, взятого Биллом в прокате.
— Она всю свою жизнь пересказала ухаживающей за ней девочке, а девочке сегодня утром — мне. В принципе, я все знаю.
— Расскажешь мне? — он пожал плечами, не находя причин для отказа. Завел двигатель и включил печку на полную катушку. — Чувствую, зад себе отморозил все — таки — поерзал на сидении, потом повернулся к Алине, позволяя рассмотреть выражающие злобу глаза. Алина ненавидела, когда он так смотрел, совершенно серьезно, не скрывая раздражения. Будто все совсем плохо, будто он не видит выхода из ситуации. Обычно подобное выражение можно было прочитать на лице рокера лишь при разговорах о деньгах, точнее — о долге перед Даффом, а затем начал грустное повествование нейтральным тоном, словно пересказывая прочитанную в утреннем газетном выпуске статью, будто бы его совершенно не касалась эта история: