Знаменитые авантюристы XVIII века

Но он не унывал. Ему хотелось лично представиться императрице, чтобы сделать последнюю попытку обратить на себя ее милостивый взор. Долго его друзья изыскивали всякие способы представить его, но все как-то не удавалось. Наконец граф Панин придумал такого рода уловку. Императрица имела привычку очень часто рано утром прогуливаться в Летнем саду. Если бы она встретила Казанову там как бы случайно, то, весьма вероятно, сама с ним заговорила бы. Казанова внял этому совету и начал гулять по утрам в саду. Желанный случай скоро представился. Казанова ходил по саду и рассматривал статуи, вероятно, те самые, что и теперь украшают аллеи. Его поразила грубость этих скульптурных произведений. Он читал высеченные на их пьедесталах надписи и посмеивался. За этим занятием его и застала императрица, пришедшая в сад в сопровождении графов Орлова и Панина и двух дам. Казанова стал в сторонке, чтобы пропустить мимо себя императрицу со свитою. Поравнявшись с ним, Екатерина весело улыбнулась и спросила его, как ему нравятся статуи. Казанова ответил, что их тут поставили, вероятно, для того, чтобы дать случай посмеяться каждому, кто знаком с историей и мифологией.

— Я знаю только одно, — сказала императрица, — что на этих статуях обманули мою тетку, которая потом так и махнула на это рукой. Впрочем, надеюсь, что не все, что вы видели у нас, показалось вам столь же достойным осмеяния, как эти статуи.

Казанова почтительно ответил, что смешное в России совершенно исчезает перед великим, которое заставляет иноземцев изумляться. Он тотчас вооружился своим врожденным краснобайским талантом и начал описывать свои впечатления в России. Ему случайно довелось коснуться при этом соседней Пруссии и ее короля. Он воздал должную дань величию знаменитого монарха, но с некоторой горечью отозвался о его тяжелой манере собеседования. Екатерина все с тою же благосклонною улыбкою спросила его, о чем он говорил с Фридрихом, и Казанова передал уже приведенную нами беседу. Тогда царица, видимо заинтересованная талантливым рассказчиком, спросила его, отчего она никогда не видит его на куртагах? Так назывались придворные концерты, происходившие обыкновенно по воскресеньям после обеда. На них бывал кто хотел, и императрица, прохаживаясь среди публики, часто беседовала со своими гостями. Тогда Казанове пришла блестящая мысль ответить, что он не бывает на куртагах потому, что он не охотник до музыки. Это было, конечно, сказано отнюдь неспроста. Дело в том, что однажды он был в театре и слышал, как Екатерина отзывалась о данной в тот день опере.

— Музыка этой оперы, — говорила государыня, — всем доставляет большое удовольствие, поэтому и я ей довольна. Но все же она на меня навевает скуку. Музыка — вещь хорошая, но я не понимаю, как можно любить ее до страсти; разве уж человеку нечем иным посерьезнее заняться! Я приглашаю сюда Буранелло; не знаю, заставит ли он меня заинтересоваться музыкою; сомневаюсь в этом; я, кажется, так уж создана, что не могу увлекаться ею.

Казанова отлично запомнил этот отзыв царицы и в своей беседе с нею политично пустил в ход свой взгляд на музыку, вполне совпавший, как бы нечаянно, со взглядом Екатерины. Выслушав его, она тотчас оборотилась к Панину, и, смотря на него со смехом, сказала, что ей известен некто, страдающий тем же непониманием музыки. В эту минуту к группе подошел Бецкой, и царица заговорила с ним, на этот раз разговор тем и окончился.

Казанова в это время близко и внимательно рассмотрел царицу. Она, по его описанию, была среднего роста, очень хорошо сложена, обладала величественною осанкою и великим искусством нравиться всем. Она не была красавицею, но очаровывала своею ласковостью и умом, которым никогда не старалась никого поразить; в этом отношении она владела замечательным тактом, и это было, по словам Казановы, тем более достойно изумления, что великая царица имела полнейшее право быть о своем уме высокого мнения.