Так работал он непрестанно с утра до ночи целые полгода. За это время он успел разобрать саженную стену, отделявшую его от соседней пустой камеры почти на всю ее глубину, до последнего ряда кирпича. Тем временем подвигалось вперед и его знакомство с солдатами-часовыми; они помогали ему, чем могли: один дал старую железную полосу, другой — старый нож в деревянной ручке. Один из солдат, Гефгардт, очень подробно рассказал ему о расположении тюрьмы. Этот Гефгардт сам решил бежать со службы и оказался драгоценным сотрудником. Он должен был озаботиться приисканием лодки, чтобы переплыть через Эльбу. Он привлек к делу одну еврейку, Эсфирь Гейман, у которой кто-то из родни тоже сидел в крепости. Она подкупила двух солдат, которые во время своего стояния на часах давали ей возможность переговариваться с ним. Тренк соорудил из щеп, отколотых от кровати, длинную гибкую палку, нечто вроде удилища. Он выставлял эту палку в окно, и ее конец опускался до земли. Эсфирь нацепляла на конец этой палки некоторые нужные Тренку вещи, а он осторожно поднимал их к себе; таким путем ему удалось втащить к себе нож, подпилок, бумагу.
Все шло хорошо, все было приготовлено, налажено. Тренк передал еврейке кое-какие письма. Два из них предназначались его родственникам, которые должны были доставить ему деньги, а одно он велел передать министру, графу Пуэбла, который принимал в Тренке большое участие. Граф хорошо принял еврейку и отослал ее к своему секретарю, Вейнгартену. Секретарь оказался еще любезнее, осыпал Эсфирь вопросами, и неосторожная женщина все ему выболтала, весь так хитро задуманный, стоивший Тренку таких неимоверных трудов план бегства. Вейнгартен не подал ей никакого вида, отпустил ее, даже снабдил деньгами, но, разумеется, немедленно довел обо всем этом до сведения начальства.
Не будем говорить о жестокой расправе со всеми прикосновенными к этому заговору. Досталось даже сестре Тренка, в сущности ни в чем не повинной, потому что она еще не успела даже передать брату денег, которых он просил у нее. Ее подвергнули денежному штрафу и присудили уплатить все расходы по сооружению новой камеры в тюрьме для ее брата. Тренк долго ничего не знал; он видел только, что все люди, с которыми он завязал сношения, куда-то исчезли. Наконец верный Гефгардт предупредил его, что для него готовят новую камеру. Фридрих сам приезжал в Магдебург и лично осмотрел и одобрил все, что было приготовлено для Тренка. А наш узник все еще не знал всей правды и хотя понял, что против него что-то замышляют новое, но продолжал деятельно готовиться к бегству. Он уже избрал ночь для своего бегства, как вдруг в эту самую ночь к нему вошли в камеру люди, сковали его, завязали ему глаза и поволокли его куда-то — куда именно, он в этом не мог отдать себе отчета.
В новой камере, куда его привели, ему развязали глаза. Он прежде всего увидал двух кузнецов, которые возились с громадными цепями, лежавшими на полу камеры; эти цепи предназначались Тренку. Ими приковали его за ноги к кольцу, вделанному в стену. Цепи были ужасно массивны и тяжелы и позволяли узнику делать не более двух-трех шагов вправо и влево от громадного кольца, за которое они держались. Но этого мало. Тренка раздели, окружили его талию толстым железным обручем и к этому обручу была прикреплена цепь, имевшая на конце железную полосу в два фута длиною; к концам этой полосы приковали цепями его руки. Покончив все эти зверства, толпа палачей удалилась в гробовом молчании. Тренк слышал только, как с визгом и лязгом захлопнулись четыре массивные двери и прозвенели ключи в тяжелых замках.