Знаменитые авантюристы XVIII века

Казанова проделал целый ряд шутовских церемоний. Он сшил себе особое платье и колпак, учредил в семье Франция пост, особые очистительные ванны. Наконец назначил день заклинания, после которого сокрытое в земле богатство должно было само собою подняться на поверхность земли. Заклинание происходило ночью, на дворе. Казанова, в полном параде, в своей мантии, в колпаке, с мечом Малха в руках, стал посреди начертанного им магического круга и начал заклинания. Вся публика, жаждавшая клада, взирала на него с ужасом и трепетом. Но пустой случай разрушил все чары и волшебства. Как раз во время заклинания появилась туча, надвинулась и разрослась с неимоверною быстротою, и началась ужаснейшая гроза. Казанова совершенно откровенно сознается, что он струсил до умопомрачения. Он, кажется, всегда боялся грозы, как иные боятся пауков или черных тараканов. Он до того ослаб рассудком в ту минуту, что вдруг сам проникся верою в свое шутовское волхвование; ему стало казаться, что едва лишь он выступит за свой магический круг, как молния немедленно поразит его; поэтому, невзирая на проливень, он торчал как истукан в своем кругу, дрожа как лист, от панического ужаса. Он убедил себя в том, что совершил кощунственное злодейство, прибегнув к богопротивному волшебству, и что само небо грозно карает его. Когда, наконец, гроза прошла и Казанова, едва передвигая ноги, добрался до своей постели, на нем лица не было, так что хозяева испугались за него. Вдобавок ему пришло в голову, что если кто-нибудь из соседей пронюхает о совершавшемся волхвовании да вздумает дать о нем знать инквизиции, то ему несдобровать. Все это побудило его немедленно бросить всю затею и убраться подобру-поздорову. Однако надо было обеспечить себе более или менее почетное отступление. Казанова собрал вокруг себя всю семью Франция и торжественно изъяснил им, что семь подземных духов, стерегущих сокровище, поведали ему во время заклинания свою волю. Они не хотят выдать клад немедленно, надо ждать. Клад же, как сообщили духи, состоит из таких-то и таких-то драгоценностей и, между прочим, ста фунтов золотого песку. В заключение Казанова заставил Франция дать клятву, что он будет ждать и не обратится ни к какому другому волшебнику. Ножны от чудодейственного меча он продал Капитани за тысячу скуди; отдать даром было неловко, это значило бы подорвать в Капитани веру и в ножны, и в собственное волшебство.

После того Казанова кружил некоторое время по городам Папской и Венецианской областей. Он передает в своих записках свои дорожные приключения — ссоры, дуэли, бесконечная картежная игра. В это время судьба столкнула его с весьма интересной авантюристкой-француженкой, к которой Казанова чрезвычайно серьезно привязался. Эта девица, а может быть и дама, принадлежала, судя по всему, что о ней удалось узнать Казанове, к знатному роду. Почему она оставила Францию, ради чего скиталась по Италии без гроша в кармане, сходясь чуть не с первым попавшимся кавалером, — все это осталось вечной и непроницаемой тайной для Казановы. И с ним она сошлась и рассталась с непостижимой легкостью. В один прекрасный день она получила какое-то письмо, какие-то тревожные вести и тотчас объявила Казанове, что должна с ним расстаться навсегда. Почему, из-за чего и куда она намерена отправиться — ничего этого она не хотела или не могла сообщить. Она распростилась со своим возлюбленным и как сквозь землю провалилась. Казанова потом уже, через пятнадцать лет, однажды совершенно случайно мельком видел ее. Это был какой-то метеор в образе пленительной женщины. Казанове дорого досталась разлука с этою женщиною. Он страшно затосковал, дошел до полного отчаяния, до мысли о самоубийстве. Но трудный момент жизни, как и много других, посланных судьбой нашему герою, миновал благополучно…

Тем временем его дела в Венеции поправились; оттуда ему дали знать, что все его дебоши, за которые он чуть-чуть не был притянут на расправу инквизиции (дело с мертвой рукой, о котором мы рассказали выше), забылись постепенно и настал, наконец, желанный момент, когда наш рыцарь мог вернуться на родину без особого риска. Он тотчас воспользовался этим и воротился в родной город.

Его покровителей, старичков-сенаторов, поразила резкая перемена, обнаружившаяся в его нраве, — так подействовала на него история с французскою авантюристкою. Он получил отвращение к своей прежней праздной и разгульной жизни и, как водится, впал в противоположную крайность: стал ежедневно ходить в церковь, не пропуская ни одной службы, а остальное время либо беседовал со своими старичками, либо читал. Брагадин не мог на него нарадоваться. Но это был лишь простой пароксизм благонравия. Он скоро прекратился. У Казановы появились новые знакомства; его опять потянуло к развлечениям и к игре. Вдобавок Фортуна сразу заблаговолила к нему: золото лилось в его карманы ручьями.