Знаменитые авантюристы

Нельзя сказать, чтобы идея эта была такой уж оригинальной. Взимать выкуп с пострадавшего за награбленное у него же — до этого додумывались даже мелкие воришки. Но осуществить это в таких масштабах, в каких задумал Джонатан Уайлд, никто еще не отваживался. Что ему это удастся, в том сомнений не было. Все знали, если «принц разбойников» за что-нибудь берется, то можно быть уверенным в успехе.

Уайлд, как истый делец, отличался тем, что умел претворить идею в жизнь. Недаром про него говорили, что он был чрезвычайно изобретателен в составлении замыслов, искусен в изыскании способов осуществлять свои намерения и решителен в исполнении задуманного. Знали и то, что он никогда не довольствовался частью добычи, а предпочитал заполучить ее целиком. Его правилом было идти до конца, ибо, как он считал, многие погибали оттого, что зашли в мошенничестве недостаточно далеко. Знали также, что был он злопамятен и жесток, дьявольски коварен и лицемерен. «Сердце, — любил повторять он, — надлежащее место для ненависти, любовь же и дружбу носи на лице». Благодаря сочетанию способностей и пороков, хитрости и беспринципности ему и удалось занять заметное место в воровской иерархии.

Но что означал на самом деле его план в единоличном посредничестве между жертвой и грабителем?

По существу, Уайлд предлагал создать единую организацию для воров, иначе говоря, замыслил объединить разношерстных и тупых уголовников в хорошо дисциплинированный преступный мир. Кто же должен был возглавлять этот бандитский синдикат? Само собой, Джонатан Уайлд, ставший в этом смысле предтечей современных мафиози.

Вскоре он открыл своего рода посредническую контору на Кок-Эли. Теперь жертвы грабежа являлись к нему сами. Так, Джонатан Уайлд превратился в консультанта по пропавшему имуществу.

Однако, если бы Уайлд оставался всего лишь посредником между вором и ограбленным, было бы еще полбеды. Но в том-то и дело, что он не ограничился этим, а стал, как уже говорилось, предводителем огромной по тем временам организации лондонских воров и бандитов.

Ради осуществления своего замысла ему пришлось немало потрудиться. Впрочем, энергии у него было хоть отбавляй.

Прежде всего он предложил некоторые новшества: банда обучается определенной форме преступления, имеет свою зону действия и руководителя. В каждом округе должны действовать две-три банды, специализирующиеся на уличных кражах со взломом, на «ловле кроликов» — одурачивании простодушных провинциалов («ремесле», известном еще со времен Шекспира), на обмане и шантаже, убийствах и грабежах.

Сам Джонатан Уайлд отводил себе роль идейного вдохновителя. Предпочитая оставаться в тени, он давал указания, поставлял «идеи», разрабатывал планы.

Трудно сказать, насколько этот вдохновитель преуспел в осуществлении своих замыслов. Но если судить по тому, какой массовый размах приняли именно в то время грабежи и другие преступления, то можно сказать, что труды Уайлда не пропали даром. Не случайно как раз то время, когда в Лондоне промышлял Уайлд, назвали веком преступности. И даже самые кровавые законы не в состоянии были обуздать массу озлобленных, невежественных и жестоких людей. С безрассудством обреченных они бросались на прохожих, останавливали кареты, курсирующие между центром и пригородами, и грабили пассажиров среди бела дня. По ночам без вооруженных провожатых лучше было не показываться на узких и плохо освещенных улицах. Даже в центре Лондона днем нередко случались нападения. Бандиты врывались в дома на Пикадилли, в Гайд-парке, в Сохо. Поселялись в заброшенных домах шайками до ста человек. То и дело на улицах раздавались крики: «Хью энд край!» (что можно перевести как «Лови! Держи!»), когда все бросались преследовать вора. Это был, пожалуй, самый распространенный и древний способ борьбы с воровством — преступника ловили всем миром. Только к 1740 году судья де Вейль организовал нечто вроде уголовного сыска на Боу-стрит, превратив, однако, свою должность в настоящее золотое дно. А до тех пор функции полицейского в округе исполняли главным образом один-единственный констебль да престарелый ночной сторож. Первый был вооружен всего лишь длинной палкой, служившей и оружием, и символом власти, второй имел пику, фонарь и собаку. Жалованья констебль не получал и свою, по существу, общественную должность занимал всего год, после чего на его место заступал другой житель прихода. Шериф же в своем красном наряде и сержант с неизменной алебардой были редкими гостями тех районов, где процветал разбой.

Естественно, что польза от таких стражей порядка, как констебль и старик сторож, была весьма относительная. Хотя они и трудились в поте лица, несмотря на то что их работа, как заметил современник, «не приносила ни прибыли, ни удовольствия, а была невыносимым трудом, часто абсолютно напрасным и непродуктивным».