Знаменитые писатели Запада. 55 портретов

«Отчего на вершине всех человеческих стремлений и успехов светских, общественных, любовных, честолюбивых и даже стяжательских — примешиваются некоторое сомнение и печаль — страх перед грядущим — сомнение в настоящем — воспоминания о прошлом, заставляющие предугадывать будущее? (Лучший из предсказателей Будущего — это Прошедшее.) Отчего все это? Не ведаю. Быть может, потому, что на вершине мы более всего подвержены головокружению и что с большой высоты падать страшнее — чем выше, тем ужаснее и величественнее. Мне кажется поэтому, что страх отчасти относится к ощущениям приятным; Надежда, во всяком случае, к ним относится; а разве бывает Надежда без примеси страха где-то в глубине? А что может быть сладостнее Надежды? И если бы не Надежда, где было бы будущее? — в аду. Где находится настоящее, говорить бесполезно, большинство из нас и без того это знает. Что касается прошедшего — что остается от него в памяти? Обманутые надежды; во всех делах людских мы видим Надежду — Надежду — Надежду. Любого обладания нам хватает на шестнадцать минут, хоть я их и не считал. Откуда бы мы ни начинали, мы знаем, где все должно окончиться. Но что из того, что мы знаем? Люди не становятся от этого ни лучше, ни мудрее. Во время ужасов чумы люди были еще более жестоки и развратны, чем всегда. Тайна сия велика. Я чувствую почти все, но ничего не знаю…»

И еще одна запись из января 1821 года, с изрядной долей печали:

«Течение веков меняет все в мире… За исключением самого человека, который всегда был и будет жалкой тварью. Бесконечное многообразие жизней не ведет ни к чему иному, кроме как к смерти, а бесконечность желаний приводит всего-навсего к разочарованию…»

То есть к байронизму. Ну, что ж, Байрон есть Байрон.

Пусть будет песнь твоя дика. — Как мой венец,
Мне тягостны веселья звуки!

Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки…

Это «Еврейская мелодия» Байрона в классическом переводе Лермонтова. Словом, «душа моя мрачна». Вам хочется света? Тогда перевернем страницу.

«Цветы зла» вчера и сегодня

Безумье, скаредность, и алчность, и разврат
И душу нам гнетут, и тело разъедают;
Нас угрызения, как пытка, услаждают,

Как насекомые, и жалят и язвят.

Упорен в нас порок, раскаянье — притворно;

За все сторицею себе воздать спеша,
Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
Слезами трусости омыв свой путь позорный.

…Сам Дьявол нас влечет сетями преступленья,

И, смело шествуя среди зловонной тьмы,
Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы
Без дрожи ужаса хватаем наслажденья…

Шарль Бодлер. Вступление к книге «Цветы зла». Перевод Эллиса

I

Впервые с творчеством Бодлера я познакомился в молодости, в январе 1953 года. То была волнующая пора исканий, метаний и неуверенности в себе. Призыв Бодлера из стихотворения в прозе «Опьяняйтесь» пришелся весьма кстати:

«Нужно быть всегда в опьянении. В этом все, в этом единственная задача. Чтобы не чувствовать ужасной тяжести Времени, которое ломит ваши плечи и пригибает вас к земле, нужно опьяняться беспрерывно. Но чем? Вином, поэзией, добродетелью, — чем хотите, но опьяняйтесь… Чтобы не быть рабами и мучениками Времени, опьяняйтесь, опьяняйтесь без конца! Вином, поэзией или добродетелью, — чем хотите».

Лично Бодлер опьянялся поэзией, наркотиками и любовью. Но так и не смог победить Время. Он, правда, не использовал еще одну возможность — добродетель, но этот искус ему оказался не по плечу. «Он был несчастен, несчастен глубоко — отнюдь не только внешней судьбой, но и внутренне» (Н. Конрад). «Жил во зле, добро любя» — сказал о нем Горький. Если использовать выражение Гегеля, то Бодлер — классический пример «несчастного сознания».

Можно сказать иначе: каждый из нас полководец своих сил и возможностей и ведет битву — кто просто, чтобы выжить, кто за достойную жизнь, а кто за славу и деньги. Бодлер тоже вел свои «полки», но вел их неумело и потерпел, по выражению Сартра, «жизненное поражение». В жизни он ничего не добился и ни в чем не преуспел. А в поэзии? Да. Но опять лишь посмертно.

II

Однако отложим оценки и обратимся к краткой канве жизни. Сохранилась любопытная биографическая заметка самого Бодлера. Воспроизведем ее:

«ДЕТСТВО: старая мебель в стиле Людовика XVI, античности. Консульства; пастели, общество из восемнадцатого века.

После 1830 года — коллеж в Лионе, тумаки, битвы с учителями и товарищами, тяжкое уныние.