Знаменитые русские о Неаполе

Последующие приезды Гоголя в Неаполь имели место уже в принципиально иной период его жизни. Известно, что к середине 1840-х годов в мироощущении Гоголя произошел поворот: несколько раз он был близок к смерти (самые известные случаи – в 1840 г. в Вене и в 1845 г. во Франкфурте), жег рукописи, составлял завещание, звал священника, чтобы собороваться… Настроения Гоголя тех лет отражают его письма из Италии близким людям:

«Сказать правду, для меня давно уже мертво все, что окружает меня здесь, и глаза мои всего чаще смотрят только в Россию, и нет меры любви к ней».

(Письмо В. С. Шевыреву.)

«Для меня все, до последних мелочей, что ни делается на Руси, теперь стало необыкновенно дорого, близко. Малина и попы интересней всяких колизеев…»; «У меня точно нет теперь никаких впечатлений и… мне все равно, в Италии ли я, или в дрянном немецком городке, или хоть в Лапландии…»

(Письмо А. С. Данилевскому.)

В те годы нарастают религиозно-мистические настроения Гоголя. Он все более погружается в чтение богословской литературы, а свою писательскую работу все более воспринимает как «предназначенье свыше», как некую «миссию»:

«Да, друг мой! Я глубоко счастлив. Несмотря на мое болезненное состояние, которое опять немного увеличилось, я слышу и знаю дивные минуты. Создание чудное творится и совершается в душе моей, и благодарными слезами не раз теперь полны глаза мои. Здесь явно видна мне святая воля Бога: подобное внушенье не приходит от человека; никогда не выдумать ему такого сюжета!»

(Письмо С. Т. Аксакову.)

«Часто душа моя так бывает тверда, что, кажется, никакие огорчения не в силах сокрушить меня. Да есть ли огорчения в свете? Мы их назвали огорчениями, тогда как они суть великие блага и глубокие счастия, ниспосылаемые человеку. Они хранители наши и спасители души нашей. Чем глубже взгляну на жизнь свою и на все доселе ниспосылаемые мне случаи, тем глубже вижу чудное участие высших сил во всем, что ни касается меня. И вся бы хотела превратиться в один благодарный вечный гимн душа моя».

(Письмо Н. Шереметевой.)

П. В. Анненков, видевший Гоголя летом 1846 г. в Париже, вспоминал:

«Гоголь постарел, но приобрел особого рода красоту, которую нельзя иначе определить, как назвав красотой мыслящего человека. Лицо его побледнело, осунулось; глубокая, томительная работа мысли положила на нем ясную печать истощения и усталости, но общее выражение его показалось мне как-то светлее и спокойнее прежнего. Это было лицо философа».

В июне 1846 г. Гоголь уехал лечиться на воды в Греффенберг и Бамберг, а потом на побережье – в Остенде. Там он усиленно дорабатывал книгу, в которой хотел изложить свое новое миропонимание и на которую возлагал особые надежды, – «Выбранные места из переписки с друзьями». На зиму он собирался ехать в Неаполь, куда его на этот раз пригласила Софья Петровна Апраксина – вдова флигель-адъютанта В. С. Апраксина и сестра друга Гоголя, графа А. П. Толстого.

В конце октября 1846 г. Гоголь покидает Германию и через Марсель и Ниццу направляется в Италию. Минуя, почти не задерживаясь, Геную, Флоренцию и Рим, 19 ноября 1846 г. он приезжает в Неаполь и поселяется на зиму в неаполитанских апартаментах Апраксиных-Толстых в палаццо Ферандини. 24 ноября 1846 г. Гоголь писал из Неаполя В. А. Жуковскому: